Мысленно мы были там, на Красной площади. Вот идут войска, самолеты плывут ровным строем высоко в небе. Трибуна. Знакомые улыбающиеся лица лучших людей, дорогих всей стране.
Только на девятые сутки стихла пурга. А еще через двадцать четыре часа, ночью, мы получили радиограмму с направляющегося к нам бота «Вихрь». Капитан сообщал:
«Видим маяк. Подходим к мысу Меньшикова. Темно. Разведите на берегу костры».
Мигом с ракетами и ведром бензина мы помчались на берег.
Скоро в темноте зажглись огоньки. Это подходил «Вихрь».
Огоньки медленно приближались, потом они словно повисли на темной стене, - бот остановился.
Мы ждали у костра. Вдруг послышались голоса:
– Левее, левее!
Это высаживались из шлюпки товарищи.
Нам привезли продовольствие, папиросы, а главное – колесо.
Все принялись за работу. Вытащили из канавы машину. Сменили колесо. Все было готово к вылету.
Я дал полный газ и поднялся в воздух.
Амдерма встретила нас ясным небом и легким, едва ощутимым ветерком.
Из Амдермы в Архангельск на борту моей машины летели три пассажира: муж, жена и грудной ребенок. Признаться, я долго не решался взять их. Но супруги – студенты-практиканты, застрявшие в ожидании парохода, так упрашивали, что я не устоял, и не пожалел об этом. Ребенок чувствовал себя превосходно, будто всю жизнь провел в воздухе.
– Когда ваш сын вырастет, он будет замечательным летчиком!-пообещал я молодой матери, высаживая ее на Архангельском аэродроме.
В первый же день пребывания в Архангельске я заметил, что у Симы Иванова какие-то странные, мутные глаза. Попробовал расспросить, что с ним. Стараясь казаться бодрым, он ответил:
– Не беспокойся, командир. Все в порядке.
Весь день Сима ходил невеселый. А вечером, когда мы собирались в театр, он признался:
– Нездоровится мне что-то. Трясет меня. Лучше я не пойду.
Мы тотчас пригласили врача.
– Возможно, что это грипп. Пока еще трудно определить, - сказал врач.
Через день мы вылетели в Москву. Иванов чувствовал себя попрежнему неважно. У него был небольшой жар и озноб.
– Скорее бы добраться до Москвы! Там все пройдет, – говорил он, продолжая с усердием исполнять обязанности радиста.
В Москву мы прибыли не так скоро. Около Вологды наши корабли попали в густой туман и снегопад. Мы шли бреющим полетом. Внизу мелькали макушки деревьев, какие-то строения, железная дорога.
Иванов принял радиограмму о погоде за Вологдой:
«Туман усиливается, возможно обледенение».
Если в Арктике иногда и приходилось рисковать, то здесь мы не имели на это права.
Было решено сесть в Вологде.
Сима чувствовал себя все хуже и хуже. У него перестала действовать правая рука. Он хотел продолжать работать левой, но болезнь обострялась с каждым часом.
Убедившись в том, что погода может надолго задержать нас в Вологде, я отправил Симу в сопровождении врача в Москву.
Через два дня мы тоже были в Москве.
Я поспешил навестить Иванова.
Сейчас, когда он заболел, я особенно остро чувствовал, какие крепкие нити настоящей дружбы связывают нас. Много мы пережили вместе с Симой во время полетов на Север.
Помню, как, сидя на мысе Меньшикова, Сима мечтал о солнце, о зеленой листве…
– Михаил Васильевич, возьми меня с собой в санаторий, где ты будешь отдыхать. Вместе мы два раза летали на полюс, вместе и отдохнем. Хорошо?
Под вой пурги, дрожа от холода, мы строили планы поездки в Кисловодск.
И вот он в больнице. Ему очень плохо, он уже не разговаривает.
Врач посоветовал мне не показываться ему на глаза.
– Встреча с вами может его взволновать и ускорить смерть.
Через два дня Сима умер.
Снятие зимовщиков
Льдину со станцией «Северный полюс» стремительно несло на юг. Если направление дрейфа вполне соответствовало ожиданиям зимовщиков, то совершенно неожиданной оказалась его скорость, все более увеличивающаяся по мере приближения к Гренландии.
По первоначальному плану снятие папанинцев предполагалось в марте. Разумеется, эта операция была менее сложной, нежели создание станции на Северном полюсе. Но и здесь имелись свои трудности. Одна из них была связана с особенностями Гренландского моря, где в марте туманные дни значительно преобладают над ясными. Другая заключалась в том, что при снятии папанинцев нельзя было опираться на сухопутную базу. Поэтому необходимо было прибегнуть к помощи ледокольных судов.