Васаре расслабилась, снова придвигаясь. Но при этом ещё и чуть съёжилась, пряча лицо у брата на груди. И обвивая его грудь обеими руками.
– …
– Что‑что?
– …извини… я… – вздох, – я всё ещё не готова. А ещё я сейчас… ну… сам знаешь.
Мийол вздохнул тоже. Не прекращая при этом почёсывать васькин затылок – и с тайным удовольствием отмечая, что эта нехитрая ласка вызывает у неё лёгкую дрожь с задержками дыхания. «Надо будет запомнить. Впрочем – разве это можно забыть?»
– Ничего страшного, – сказал он. – Я подожду.
– Братик… можешь честно ответить на… вопрос?
– Всегда.
Васаре снова отодвинулась – так, чтобы видеть его лицо и глаза. Сглотнула.
– Я… ну, ты знаешь… после Килиша…
Слушать этот дрожащий лепет оказалось невыносимо. Мийола прямо‑таки затрясло – и от боли, и от гнева, и от чего‑то ещё, в чём он не разобрался и разбираться не хотел. Но он определённо не хотел, чтобы сестра продолжала выдавливать тайную отраву неуверенности.
Так что он взял и сам её поцеловал. По‑взрослому, решительно и нежно. Но недолго.
– Забудь этого мелкого уродца, – велел он, уперевшись лбом в лоб сестры. И слегка стукнув его, словно ставя точку. – И его, и всё, что с ним связано. Его не существует. Это был дурной сон.
– Но…
– Забудь. Помнишь, как мы хоронили старика? Он умер телом – но в нашей памяти жив и жить будет. А… уродец… с ним ровно наоборот. Выкинь его из памяти. Одним пинком: раз, и всё.
Васаре затрясло. Мийол испугался было, но тут же понял, что это смех, а не рыдания. И тихо присоединился к сестре, снова прильнувшей поближе.
Смех сближал их. И освобождал.
– Спасибо, Йо. Ты лучший.
– Да и ты ничего так.
– Эй!
– Шучу. Ты… на самом деле ты красивая. Очень.
– Шутишь.
– Нисколько!
«И это чистейшая правда. Сестрёнка дивно похорошела в последнее время. То ли просто возраст подошёл, то ли обретение Атрибута сказалось… то ли разлука с родным Жабьим Долом, чтоб ему в болотах потонуть без всплеска. Или правильная диета от старика Хитолору…
Но скорее всё сразу.
Писаной красоткой Ваське не бывать. Но милоты в ней – на пятерых писаных!»
– Точно не шутишь?
– Когда ты будешь готова , я буду просто счастлив. И уж постараюсь, чтобы тебе тоже было так хорошо, как только можно.
– Обещаешь?
Мийол улыбнулся. И вместо ответа снова поцеловал её. На этот раз долго, вдумчиво, пока из её груди не вырвался ещё один стон.
«Как славно, что по крови мы если и родня, то очень дальняя… славно… и сама Васька…»
– Хватит уже! Я поняла. Пусти, медведище.
– Точно хватит?
– Точно. Говорю же, не… гм. Не готова я.
– Ну, смотри, – чуть разочарованный, он отпустил её.
Да и сестра не выглядела довольной. Скорее, смущённой.
– Летим к Эрзигату? – спросила она, пряча взгляд и украдкой облизываясь.
– Ага.
Визит (вернее, прилёт) к алхимику, однако, не задался. Говорить на профессиональные темы с гостями он не рвался – полагая, похоже, что малолетки всё равно в высоком алхимическом искусстве мало что понимают. Отвлечённые темы его раздражали. Что до заявленного предмета общения, то есть прямой закупки либо обмена диколесских ресурсов… похоже, Эрзигат считал малолеток ещё и не знающими честных цен. Потому что Мийол предлагаемое им в оплату назвать иначе, чем смехотворным, не мог. Почти с тем же успехом он и Васаре могли бы вместо торговли просто подарить часть своих запасов – не много потеряли бы.
Жадность? Упрямство? Действительно безвыходное положение, при котором алхимик и рад бы заплатить больше, да не может? Спустя час Мийола это уже почти не волновало.
А вот участь Шак волновала. Причём не только его одного. Закруглив визит, они с Васькой вернули яхту обратно во двор «У Дяди Глора», надеясь, что алурина уже вернулась и ждёт их там. Тщетно. Спустя ещё час ученица продолжала где‑то бродить. И спустя два часа. И спустя три. Так что когда Мийол собрался идти в дом увеселений господина Ишеззара, сосредоточенность, столь необходимую для общения с Ламиной инь‑Ксорирен, ему удавалось наскрести с трудом. А уж о наслаждении вечерней программой Каллиони Медоголосой он даже не мечтал.
«Ну, мохноухая зараза, ты у меня получишь!
Если вернёшься живой.
Фрасс! Что за день‑то такой сегодня, боги милосердные?!»
Не в пример белой резиденции Валтаррен, дом увеселений господина Ишеззара явно не испытывал никаких финансовых проблем. Помпезное трёхэтажное строение, выходящее фасадом на правую набережную Сальены, выглядело, как светлая картинка‑мечта: белоснежные стены с тонким сине‑голубым узором, ассоциативно напоминающим пламя, большие витражные окна, а крыша – и вовсе богато, маслянисто блестящая, словно слоем сусального золота покрыта.
Или в самом деле золочёная?
Гномы, прикинул Мийол, для такого масштабного украшательства применили бы нитрид титана, алхимически ингибированную латунь или вообще залакированный пирит, а тут…
В любом случае – ух! Кучеряво живут увеселители в Хорридоне. Ярко и счастливо.
Когда настал черёд платить за вход, стало понятно, почему так. С магоклона, обряженного в выходную полночно‑синюю мантию и сославшегося на приглашение принцессы Ксорирен, пара хмурых Воинов‑охранников (оба третьего ранга – даже буйного клановца при удаче успокоят) взяла четыре клата. Что уже чувствительно, но ещё более‑менее в рамках. А вот с никому не известного и никем не приглашавшегося, но тоже пожелавшего войти Хантера, не иначе как с особо подозрительной персоны – десять!
«Как там Ригар говорил? Одним хлеб чёрствый, другим жемчуг мелкий? Ну, по всему судя, здешняя публика из второй категории…»
Интерьеры дома увеселений говорили о том же самом. Да какой там говорили – скорее уж орали в голос! Ярко выраженный элесканьё, почти без элементов силонских стилей. От последних взято лишь обилие цветного стекла да абстрактность форм, усиленно намекающих на разное, но при этом ничего не выражающих прямо и конкретно. В ярко освещённом живым пламенем холле сразу за входом постоянно бросались в глаза статуэтки вроде слившихся в экстазе трёх фигур не самых простых, далёких от человеческих очертаний… но всё же достаточно узнаваемых, чтобы Мийол даже опознал позу. Или горельефа, ещё более абстрактного, но и более пошлого притом.
В качестве доброго совета гостям в дальней части холла, меж лестниц, ведущих на второй этаж, красовался каллиграфической вышивкой – белым шёлком по алому полю – девиз. Сложные формы мистического языка допускали разные переводы его на низкую речь. Можно было прочесть максиму на алом знамени как «нравится – не стесняйся выразить это!», и как «любишь – не скрывай чувств»… и даже как «здесь приемлема любая страсть».
Многозначненько так. Намекающе.
И рассчитано на знакомых с мистическим языком хотя бы в его письменном виде. Отнюдь не на просто богатых торговцев или ошалело проматывающих наследство бездельников. Знамя висело здесь для постоянных состоятельных клиентов.
То есть для клановых.
До начала концерта Каллиони Медоголосой оставалось всего минут десять. Но магоклона преспокойно пустили в «огненный» зал правого крыла, даже не запросив с него стоимость места. А вот Хантеру, желающему последовать за своей копией, снова пришлось платить. Ещё пять клатов в минус. Мотовство! Транжирство! Маленький жабодолец внутри прямо‑таки царапал лицо до крови, подсчитывая расходы; лидер команды – просто бурчал про нецелевые траты; эксперт магии, стоящий ближе всего к истинной личности Мийола… его волновали не деньги и даже не возможное недовольство Ламины, а судьба ученицы.
Впрочем, инь‑Ксорирен приняла извинения магоклона за почти‑опоздание благосклонно. По крайней мере, внешне. И насколько о её сомнительной искренности мог судить призывной конструкт, обладающий копией Атрибута своего создателя, но транслирующий сигналы с неизбежным огрублением. Говоря конкретнее, через магоклона Мийол «читал» Ламину примерно так же, как если бы сидел на его месте, но обладал Атрибутом, даже не дотягивающим до второго уровня. Слабо и лишь в самых общих чертах.