В общем, несмотря на вроде бы однозначные датировки в бумагах, принесённых дядей Баттом, верить в их точность стал бы лишь очень наивный человек. Но даже такой ненадёжный источник позволял заключить: шхуна прослужила более шестидесяти лет, её ставили на тимберовку не менее пяти раз (скорее, раз восемь‑десять), а к моменту продажи на дрова окончательно прогнившего корпуса «Бегунью Иллис» водил какой‑то Умдар Бочка.
Что до капитана Дваждыбородого (которого звали, оказывается Иэмирия Саакичади шо Оллам… неудивительно, что старик предпочитал звать его по прозвищу: и почётнее, и не так языколомно!), он приобрёл шхуну сразу после постройки – на сохранившемся акте регистрации стояла его подпись – и водил её в каботажных рейсах по Мутному заливу на протяжении… а вот не ясно, скольких точно лет. Но не меньше тридцати пяти. Возможно, что все сорок. Акт продажи «Бегуньи Иллис» по остаточной стоимости, подписанный Умдаром Бочкой, сохранился. Акт купли‑продажи с подписями Умдара как покупателя и Сульши Ванамитага как продавца – тоже. А вот как и когда корабль перешёл к этому самому Сульши, неизвестно.
В любом случае, около 3140 года Дваждыбородый сходит на берег, и… всё. След потерян.
– Почти восемьдесят лет назад, – пробормотал Мийол, складывая выписки. – Чуть лучше, но всё равно мутно. Найти живого свидетеля, которому сейчас лет девяносто, да чтобы пребывал в твёрдой памяти… надо искать род Оллам. Иначе всё без толку. Но сперва всё‑таки еда.
Легко сказать – «надо закупить продовольствие». А вот осуществить эту самую закупку и всё с ней связанное, начиная с проверки качества товара и заканчивая перегрузкой с телег на борт и далее в пространственные короба, когда речь идёт о более чем полутысяче пудов… суета заняла остаток пятого и весь шестой день целиком. Общая стоимость приобретённой еды, даже с учётом того, что часть составили дорогие деликатесы, не вышла за две сотни клатов. Что же до цены тех артефактов и зелий Силы, которые Портовые Шустрилы получили – ну, если бы они перепродали их на местном рынке, получили бы около трёхсот сорока или трёхсот пятидесяти клатов. А цена материалов, из которых Васаре, как выразился Ригар, наштамповала ширпотреба – тридцатка в общей сложности, и то если поторговаться.
Со всех сторон выгодная сделка. Только долгая и довольно хлопотная.
Ночью после шестого дня «Хитолору» ещё оставался на прежнем месте. А вот сразу после осветления – отшвартовался, тихо загудел‑засвистел маршевыми «ветродуями» и зашёл в устье Аккаль. Поднялся вверх по течению примерно на две тысячи шагов, а затем выполнил «прыжок лосося»: ненадолго включив левитационные контуры, взмыл вместе с массой речной воды вверх и тут же опустился на берег с шумом и плеском. После отключения левитационных контуров вода, захваченная ими, устремилась обратно в Аккаль, и звуки при этом возникли соответствующие.
– Что теперь, братик?
– Подождём.
Долго ожидание не продлилось. Провожаемый сторожкими взглядами из разных щелей, то и дело прикипающими к яхте и стоящим на её палубе людям, из ближнего проулка вывернул хорохорящийся, но изрядно напуганный мальчишка – примерно года на два помоложе Мийола.
«Опять посылают, кого не жалко», – с лёгким раздражением подумал маг. И оказался прав. Назвавшийся Саатидом из Клиакки с отчаянной наглостью обречённого попытался выгнать незваных гостей вместе с их кораблём обратно в воду, а лучше того – из Даштроха вообще. Махал руками, кричал, наскакивал (вернее, делал вид, сразу же отпрыгивая назад), рожи корчил и показывал непристойные жесты. А по сути, просто испытывал терпение своих собеседников.
Дело осложнялось тем, что на низкой речи малолетний парламентёр говорил преотвратно, постоянно сбиваясь на родной курасик; Мийол же этого языка почти не знал. Так, сотен пять или шесть слов, из которых около полусотни – ругательства. Маловато, чтобы уверенно объясниться. Впрочем, даже если бы он знал курасик, словно отеческий, толку от этого вышло бы немного. Тут и гадать нечего: Портовые Шустрилы наверняка подстроили какую‑нибудь пакость, а то и не одну, чтобы залётный эксперт магии со своей командой не смогли облагодетельствовать враждебных им «кляков». И частично своего добились: затруднить общение с курасами им удалось. Если вот это позорище, вытворяемое Саатидом, вообще стоит называть общением.
Когда мальчишка перешёл от слов и жестов к швырянию камней, дожидавшаяся чего‑то подобного Шак сбросила невидимость, скрутила этого суицидника (от внезапного ужаса, что пробрал его от касания когтистых нечеловеческих рук, аж обмочившегося). Пять минут спустя, не веря собственному счастью, Саатид несколько неуклюже бежал прочь от яхты. Но отпустили его не раньше, чем заткнули ему рот кляпом, чтобы не орал, связали руки за спиной, чтобы не махал ими, и повесили на шею послание для более взрослых и вменяемых курасов.
Что ж. Послание поняли… как‑то поняли, это точно. Второго парламентёра довел до пределов видимости с яхты какой‑то невнятный, быстро шмыгнувший обратно в закоулки района громила (у Мийола почему‑то мелькнула совершенно дурацкая, отцовыми движущимися картинками навеянная ассоциация: «Как первая ступень ракеты‑носителя»). Дальше парламентёр кое‑как поковылял сам, тяжело опираясь обеими руками на посох и по одной подтягивая ноги. На голове у него красовался традиционный двойной платок, не менее традиционного кроя и оттенка зелёную хламиду густо покрывали родовые вышивки – одним словом, любой мало‑мальски понимающий человек с лёгкостью распознал бы в нём кураса в парадном одеянии, а понимающий больше (в частности, умеющий читать родовые вышивки) мог бы рассказать и о нюансах.
– Шак, вместе?
– Конечно.
– Я тоже помогу!
В итоге маг с ученицей на пару подхватили старика под руки и довольно быстро, но со всем почтением почти донесли его вместе с посохом до «Хитолору». Где устроили в вынесенном и разложенном Васькой кадарском кресле – со всеми удобствами и на виду у наблюдателей.
– Давайте познакомимся, почтенный, – начал Мийол. Конечно, по статусу сравнительной силы он мог обойтись и нейтральным «уважаемый», но у курасов принята почтительность к возрасту, доходящая до гипертрофии. Вполне можно немного подольститься к порядкам на чужой территории: ему выказать повышенную вежливость нетрудно, а собеседнику приятно. – Сестрица, принеси пока еды и напитков, пожалуйста… для всех нас. Чтобы разговор шёл легче. Итак, меня зовут Мийол. Я эксперт магии из школы Безграничного Призыва, ученик и наследник недавно почившего подмастерья Хитолору Ахтрешт Науса, или Щетины.
– Подмастерья? – слегка удивился старик дребезжащим, но уверенным высоким голосом. Его руки и пальцы, откинувшие оба платка на спину, дрожали, но глаза смотрели ясно, хоть и дальнозорко. – Удивительно. Высоко взлетел дядин приёмыш…
«Что?! Неужели…»
– Почтенный Иэмирия Саакичади шо Оллам, или Дваждыбородый, – ваш дядя?
– Троюродный, да. Я неплохо его помню. Что ж, почтенный эксперт, раз вы представились, то и этому апшим суиг не следует таиться. Лиэвен Саакичади шо Оллам, старейшина землячества Клиакки, со всем уважением и смирением.
– Сколько же вам лет, почтенный Лиэвен?
– В этом году исполнилось девяносто два.
«В кои‑то веки повезло! Живой свидетель, да сразу из нужной семьи!»
Однако спешить Мийол не стал: торопливость курасы также не приветствовали. Сперва он дождался Васаре с заказанными закусками и лёгким пуаре для запивки, съел кусок мягкой лепёшки с пластинкой сыра и оливкой, отхлебнул глоток сладкой, приятной на вкус грушовки. Немного подождал ещё, пока со своим куском лепёшки справится Лиэвен. И только тогда кратко изложил дело, за которым явился в Даштрох и конкретно на этот берег Аккаль.