Старейшина покивал. Но… рассказывать ничего не стал. Вместо этого он поинтересовался, какие дела связывают «почтенного эксперта» с Портовыми Шустрилами.
Мийол ответил.
Старейшина снова покивал. Поинтересовался историей знакомства «почтенного эксперта» и «дядина приёмыша». Как тот жил? Как умер?
Мийол ответил. Не слишком подробно, однако добавил деталь, о которой дяде Батту ничего не сказал… и которую Лиэвену не открыл тоже, если бы не его родство с Дваждыбородым:
– Мой второй учитель, да будет лёгким путь его духа, жалел перед кончиной только об одном. Некогда он покинул побережье, чтобы уже никогда не вернуться, но сердце его осталось здесь. У могилы курасы по имени Улааси Чиэле, двоюродной сестры Дваждыбородого через жену. Насколько я знаю, там вышла какая‑то грязная история; Улааси вызвалась стать, фактически, добровольной жертвой для Зиру юсти‑Стаглорен взамен своей младшей сестры. Так что уезжая от моря прочь, тогда‑ещё‑не‑старик Хит не столько искал силы, сколько бежал прочь от тяжёлых воспоминаний. Здесь его уже ничего не держало.
– Что же он не вернулся? Ведь силу он нашёл, раз уж стал подмастером.
– Вместе с силой второй учитель нашёл карциному. Неизлечимую болезнь лёгких, если без деталей. От неё он и умер. А лечение имел шанс получить только в Рубежных Городах.
– Не получил?
– Нет.
– Ясно…
Лиэвен сомкнул морщинистые веки, одновременно переплетя дрожащие пальцы и опустив руки на иссохшие бёдра. Спустя минуту или чуть больше он заговорил.
…да, приёмыш Дваждыбородого любил Улааси из семьи Чиэле. А та была старше, чем так некстати влюбившийся юнец, и вовсе не отвечала тому взаимностью. Даже в шутку о подобном не задумывалась. Она любила своих родителей, младшую сестру, мужа и рождённых от него трёх детей; в целом Улааси от жизни ничего уже не хотела, будучи вполне довольной всем главным, а с мелочами справляясь без жалоб, но с улыбкой.
Говорят, боги завидуют чужому счастью и карают счастливцев в самый неподходящий миг. Ну, богам виднее, чем там они заняты в своих далёких доменах. А вот в чём усомниться нельзя никак, так это в непрестанном желании одних людей испортить другим людям жизнь.
Зиру юсти‑Стаглорен, наследник младшего магического клана латифундистов, единолично владеющего портом Даштрох и прилегающими землями, любил развлечения. Он тоже ничего уже не хотел от жизни – даже унаследовать власть над кланом. Зачем? У него и так всё есть! А чего ещё нет, то покорные лат‑Стаглорен и многочисленные хари‑Стаглорен ему доставят, стоит лишь пожелать. Когда молодой высокочтимый эксперт школы Бегучей Крови являлся в порт из своего личного поместья неподалёку, улицы перед ним пустели на десяток кварталов вперёд, а в стороны – не менее чем на три. Но у Зиру имелась привычка иной раз резко сворачивать в сторону с прямого пути… в поисках развлечений. Да. И обычно он их находил.
Как‑то раз, свернув подобным образом, юсти‑Стаглорен наткнулся на группу курасов. Это младшая сестра Улааси Чиэле с родственниками и друзьями провожала до дома своего будущего жениха после удачно заключённой помолвки. Из‑за родственников, среди которых хватало очень немолодых, отреагировать на манёвр Зиру и его телохранителей курасы не успели.
– Что это за наглые смерды на моём пути? – поморщился молодой высокочтимый эксперт.
– Люди рода Оллам, – пояснил глава охраны. – Возвращаются с празднования помолвки.
– О? Неужто мы дозволяли им праздновать? Хотя уже не важно. Так, вы семеро – доставьте помолвленную девку в поместье… ближе к вечеру. Я как раз успею собрать один ритуальчик…
Улааси Чиэле любила свою младшую сестру. Сильно. И хотела, чтобы та познала счастье материнства. А курасы под своими двойными платками так похожи друг на друга… в общем, на «один ритуальчик» доставили не ту курасу, которую желал получить Зиру. Но тот, к счастью, претензий не высказал и даже оказал смердам великую милость, дозволив забрать тело – точнее, то, что от него осталось.
Останки Улааси Чиэле, опасаясь недоброй магии, не похоронили, а сожгли. Топлива на это потребовалось мало: что бы ни делал с нею юсти‑Стаглорен, она стала похожа больше на тысячелетнюю мумию, чем на молодую женщину.
Не прошло и десятка лет, как Зиру скончался. По слухам, назначенная ему жена отравила. Притом подобрала такой состав, что тот отходил добрых две недели, и к концу первой выблёвывал кровавую слизь, а к концу второй облысел и покрылся гниющими язвами. По тем же слухам, когда разъярённый и перепуганный молодой высокочтимый эксперт опознал симптомы и прибежал к жене с неприятными вопросами, та – также оценив начальные эффекты отравления – улыбнулась ему в лицо и нарисовала себе ножом вторую улыбку, пониже подбородка.
Легко отделалась. Зиру не постеснялся выместить свои чувства на её трупе, раз уж живую подвергнуть достойному наказанию не вышло. Добрых два дня вымещал, пока не начал блевать кровью и не отвлёкся на это важное дело.
А потом началась война Стаглорен и Нидомор. Попытка примирения двух кланов через брак молодого поколения явно закончилась не так, как задумывалось. Война быстро перекинулась на союзников, враги сцепившихся кланов тоже не поленились внести свою лепту… в общем, уже очень скоро всё побережье Мутного залива вместе с окрестными землями на два дня пути стало местом неуютным до смертельного. Находились дураки, открыто радовавшиеся, что у Стаглорен неприятности. И да, неприятности у них возникли серьёзнейшие, причём следующие двадцать лет открытой войны с тремя десятилетиями войны тихой они лишь усугублялись… но и радостным дурням от этого веселее не стало.
Торговля захирела. Магические гильдии – обе, представленные в Даштрохе – закрыли свои представительства на втором и пятом годах от смерти Зиру. На пятом же году разграбили квартал торгового дома Маррес – и восстанавливать его после грабежа с последующим пожаром также никто не стал. Точнее, никто не смог. А это, между прочим, был последний в городе торговый дом: более крупный конкурент Марресов эвакуировался ещё на первом году клановой резни. Но им нашлось место, а вот все филиалы маленького и небогатого торгового дома Маррес попали в зону боевых действий.
Полвека войны. Полвека понемногу стихающей бойни. Не потому стихающей, что накал ненависти поугас, нет – он скорее лишь набирал обороты.
Всё стихло, когда воевать стало практически некому.
Охотник 4: лики настоящего
Двойные платки курасов допускают различные стили ношения. Те, в свою очередь, делятся на мужские и женские.
Мужчина повязывает первый (обычно узкий либо сложенный в несколько раз) платок поперёк лба. В смысле практическом это не позволяет поту заливать глаза. Также первым платком удерживается второй, что накрывает голову и свободными концами свисает на плечи. Если второй платок велик, можно подвязать его концы, словно у галстука; отпускающие длинные волосы связывают их этими концами второго платка около затылка в хвост – чтобы не мешались. Да и узел первого платка можно расположить по‑разному, а сам первый платок повязать не поперёк лба, а так, чтобы прикрывал лицо. Или использовать его как шейный. Оттенки, размеры – во всём этом мужчины курасов ограничены мало. Разве что на того, кто напялит зелёный платок, будут смотреть, как на чудака.
Да и зачем эта зелень, если есть множество иных приметных оттенков? Алый, фиолетовый, индиго, шафран, терракотовый, апельсиновый, огненно‑рыжий, бордовый, жёлто‑бурый, угольно‑чёрный, голубой, карминный, и это ещё не говоря о сочетаниях цветов, а лишь о неполном списке чистых оттенков; желающие пофорсить богатством или, скорее, создать такое впечатление могут использовать даже металлические цвета – выбирай не хочу!
Женщины – дело другое. Во‑первых, один из их платков всегда зелёный; только когда у курасы прекращаются ежемесячные кровотечения, она отдаёт зелёный платок жизни своей пока ещё плодовитой родственнице, а сама надевает чёрный, старушечий. Если дома, при родных, кураса может дать волю щегольству и повязывать платки разнообразно, для улицы или при встрече гостей послаблений не дозволяется. Второй платок – обычно с родовыми вышивками и белый, либо голубой, либо зелёный (соответственно для девочек, девушек и замужних матрон) – полностью скрывает волосы на голове, включая обычно и брови; первый платок, тот самый однотонно‑зелёный, повязывается поверх второго и так же полностью укрывает всё лицо от глаз и ниже, обычно прихватывая шею и верх груди. На виду остаётся только переносица да пара очень характерных, прозрачно‑серых глаз с тёмной каймой по внешнему краю, иной раз с голубым или синим оттенком. У всех чистокровных курасов глаза именно таковы.