— В таком случае мы едем без тебя.
— Как это «едем»? Ты кого имеешь в виду? — с изумлением вопросил де Берль, недоумевающе глядя на хозяина.
— Мадемуазель Вероника, Гош и я, — спокойно произнес Маркиз.
Де Берль на мгновение потерял дар речи.
— Да это же профанация… брать с собой женщину! И этот деревенский дурачок… ведь они не посвящены! Не делай этого, прошу.
— Боюсь, в сложившихся обстоятельствах у Маркиза нет выбора, — тихим голосом проговорил де Шевийон.
— Вы оба — пленники собственного упрямства. Риск чересчур велик. Всё за то, чтобы отложить экспедицию, — неужели вы этого не видите? Или вы ослепли? Нет, я понял… я знаю, почему вы так торопитесь, что не хотите даже посоветоваться с Братством. Ты болен, Шевийон, ты умираешь, и только Книга может спасти твою жизнь…
Шевийон молчал.
— Я не намерен… — снова открыл рот де Берль, но Маркиз не позволил ему договорить.
— И не надо. От тебя ничего не требуется. Господин де Берль вышел, хлопнув дверью.
Маркиз не сомневался, что Вероника поедет дальше, хотя сам не знал, откуда взялась такая уверенность. Зато он знал, что ему трудно будет сейчас с ней расстаться. Эта эгоцентричная, ребячливая женщина была ему нужна. Он привык к ее присутствию. Она вносила что-то очень важное в атмосферу этого путешествия. С другой стороны, он не просто к ней привязался — его к ней буквально толкала неведомая сила. Он пытался сам перед собой оправдаться, но чувствовал, что это не вносит никакой ясности — напротив, все только усложняется. Ему пришло в голову, что для обнаружения Книги, возможно, нужна женщина — так же, как нужен мужчина, — и что в этом сплетении обстоятельств и случайностей, возможно, заключена глубокая мудрость. Короче, нужно поговорить с Вероникой и напрямую все ей выложить. Кое-что, конечно, приукрасив и драматизировав, ибо ее ребяческий ум жаждет сказки. Нет, ни в коем случае не обманывать. Эта мысль испугала маркиза. Просто постараться, чтобы она согласилась. Он знал, что она согласится. Чувствовал, что согласится. Хотел, чтобы согласилась. Рядом с ней он был таким же сильным, как шевалье д'Альби.
В тот вечер, когда господин де Шевийон играл на клавесине, Маркиз попросил Веронику уделить ему минутку. Вначале они стояли у окна, потом, хотя ночь была холодная, вышли на террасу. Маркиз без околичностей попросил, чтобы она поехала с ними дальше. Сказал, что де Берль ехать, вероятно, откажется и что некоторое время им будет сопутствовать Берлинг. Вероника не удивилась, скорее изобразила удивление — быть может, для того, чтобы услышать какое-нибудь признание. Маркиз не хотел показаться жестоким, однако Веронике больно было слушать его слова.
— Шевалье вас бросил. Он знал, что делает, решаясь на поединок. Никак иначе я объяснить его отсутствие не могу. Он и нас бросил. Не понимаю, почему ему вздумалось взять вас с собой, да сейчас это уже и не важно. Наши пути пересеклись, и если тут вмешался случай, позволим ему принести плоды.
Вероника резко повернулась к Маркизу спиной.
— Мы собирались обвенчаться.
— Нечто подобное я и предполагал. Это весьма романтично и в стиле шевалье.
— Прошу вас так не говорить.
Он не видел в темноте ее лица, но вообразил, что Вероника плачет.
— Не отчаивайтесь. Может, оно и к лучшему. Шевалье был и останется моим другом. Но мне бы не хотелось видеть его вашим мужем. Не вашим…
Набравшись решимости, он коснулся ее щеки. Щека была сухая.
— Вы необыкновенная женщина. Пожалуйста, не возвращайтесь в Париж.
9
Всякая книга — отражение Книги и ее отблеск. А также символ человеческих попыток познать Абсолютную Истину; в некотором роде каждая из написанных людьми книг — шаг на пути к этой истине. Ибо людям дано предчувствовать, что вещь, показавшаяся им достойной описания, непременно будет нести в себе некий космический или божественный смысл. Поэтому они терпеливо, как муравьи, собирают слова, чтобы этот смысл выразить.
А описания достойно все. Не только жития святых, грандиозные катастрофы, войны или семейная жизнь монархов, но и рождение седьмого ребенка в семье ткача, жатва в какой-нибудь бедной деревушке, сны безумной старухи и день в богадельне в Манте. Люди догадываются, что, если собрать все эти более или менее значительные события и, словно разбросанные кусочки огромной мозаики, сложить воедино, жизнь и смерть откроют свое подлинное значение.
Поэтому любая книга сравнима с человеком. В ней содержится некая независимая, живая и обособленная часть истины, она сама — вариант этой истины, героический вызов, брошенный Истине, дабы та явила себя и позволила нам жить дальше уже с блаженным ощущением полноты познания. И в то же время всякая книга, написанная человеком, его перерастает. Человек, который пишет книги, превосходит себя, поскольку предпринимает смелую попытку разобраться в себе и себя назвать. Сам он — лишь действие, хаотическое движение, книга же это действие называет, придает ему смысл и определяет значение. Всякая книга — увенчание действия.
Стало быть, если Бог написал Книгу, то и Он превзошел в ней самое себя и свое творение. Вложив в Книгу всю свою мудрость, свою бесконечность, законы управления миром, Он описал себя. Отразившись в ней, будто в зеркале, увидел, каков Он. Так что Книга — расширение божественного сознания; она более божественна, нежели сам Бог.
Такие примерно слова услыхал на прощание от господина де Шевийона Маркиз. Повествование же наше меж тем, задержавшись на несколько дней в Шатору, вновь устремилось вперед. Герои отправляются в дальнейший путь, но теперь в центре нашего внимания будут главным образом Вероника и Маркиз. Не потому, что они какие-то особенные или исключительные, а потому, что между ними возникают новые связи, а это позволяет начать странствие еще раз — сначала, но несовершенно других подмостках. В декорациях любви.
Когда на сиену вступает любовь, обостряется способность видеть вещи, прежде остававшиеся в тени. Но вместе с тем острота видения того, что уже известно, ослабевает.
Другие персонажи — например, господин де Берль, — навсегда уходят со страниц повествования. В тот день де Берль сел в почтовый дилижанс и, мрачнее тучи, вернулся в Париж. А господин де Шевийон остался в своем доме ждать возвращения Маркиза с Книгой. Впрочем, им не довелось больше увидеться: через месяц после отъезда Маркиза де Шевийон скончался, изнуренный осенней непогодой, — возможно, потому, что не разрешил пустить себе кровь.
Веронике трудно было принять решение, хотя в ее распоряжении была целая ночь. Маркиз открыл ей подлинную цель путешествия. Рассказ о Книге должен был, по его расчету, пробудить в ней тягу к приключениям и позволить найти в себе иную, более высокую мотивацию, нежели потребность в очередной любовной игре. Но перед Вероникой встала дилемма: как хороший, хоть и полагающийся только на интуицию игрок, она чувствовала, что в любви на кон ставится верность. Для нее же верность ассоциировалась с потерей. Ведь это она оставалась верна, а уходили мужчины. Даже если Вероника по наивности разделяла верность телесную и духовную, бросали в конце концов всегда ее.
Если бы Маркиз завладел не только ее душой, но и телом, если б в ту ночь она стала его, никакой дилеммы бы не возникло. Женщина, которую обидели, готова привязаться к другому. Женщина, проигравшая в одной любви, будет искать новую и пойдет за новым любовником. Ведь в путь отправляются мужчины, женщины их только сопровождают, думала Вероника. Маркиз невольно повернул дело так, что оно сулило весьма серьезные последствия. Он пообещал Веронике любовь и придал своему обещанию прелестный налет таинственности, без которого редко обходится исполнение детских мечтаний. Для Вероники, пребывающей в плену собственного тела, мира свиданий, любовников, красивых платьев, непритворного одиночества и ничего не значащих слов, это было обещанием освобождения. А стало быть, означало гораздо больше, чем очередной роман и увлекательное путешествие в Испанию. Ей предоставляли возможность провести великий жизненный эксперимент. И разве принятие этого вызова не стоило — пусть даже пылкой и искренней — любви шевалье д'Альби?