Этериил стоял в сиянии шестикрылого серафима, и в пространстве подрагивали смерчи, вызванные его волнением.
— Насколько я понимаю, — проговорил херувим, — вверенная тебе Вселенная ликвидирована.
— Совершенно верно.
— Что ж, ты ведь, надеюсь, не ждешь от меня, что я начну восстанавливать ее?
— Ничего я от тебя не жду, — ответил Этериил, — только устрой мне встречу с Главой.
Услышав это слово, херувим тут же выразил жестами свое благоговение. Кончиками двух крыльев он коснулся своих ног, кончиками двух других — глаз и кончиками еще двух — рта. Затем, приняв нормальное положение, сказал:
— Глава очень занят. На его плечах несметное количество дел, и все требуют решения.
— Кто же спорит с этим? Я просто хочу сказать, что если дела будут обстоять так, как сейчас, то мы получим Вселенную, где сатана одержал окончательную победу.
— Сатана?
— Это еврейское слово, означающее Врага, — с нетерпением ответил Этериил — Я мог бы употребить персидское слово Ариман[15]. Во всяком случае, я имел в виду именно Врага.
— Но что изменит беседа с Главой? — спросил херувим, — Документ, узаконивающий Седьмую трубу, заверил печатью сам Глава, а тебе известно, что такие документы принимаются окончательно и бесповоротно и обсуждению не подлежат. Глава никогда не пойдет на ограничение своего всемогущества, аннулируя решение, высказанное им официально.
— Это твое последнее слово? Ты не устроишь мне встречу?
— Я не могу.
— В таком случае, — проговорил Этериил, — я сам встречусь с Главой. Я намерен вторгнуться в Средоточие Primum Mobile[16]. И если это означает мою гибель, да будет так! — Он сконцентрировался.
— Какое святотатство! — в ужасе пробормотал херувим, и в это время Этериил подпрыгнул и исчез. В пространстве слабо громыхнуло.
Пробираясь по запруженным улицам, Р. Е. Манн уже не удивлялся при виде сбитых с толку, сомневающихся, равнодушных людей в шитой на скорую руку одежде или, как правило, вообще без нее.
Девочка, по виду лет двенадцати, перегнулась через железные ворота и, стоя одной ногой на перекладине, раскачивала их взад и вперед. Когда Р. Е. проходил мимо, она вдруг произнесла:
— Здравствуйте, мистер.
— Здравствуй, — ответил Р. Е.
Девочка была одета, а значит, не принадлежала к числу… э-э… «возвращенцев».
— У нас в доме новый ребеночек, — сказала девочка. — Она мне сестра и когда-то уже была у меня. Мама плачет, а меня послали сюда.
— Хорошо, хорошо, — отозвался Р. Е. и, пройдя за ограду, направился по вымощенной дорожке к дому, ненавязчиво претендующего на принадлежность к среднему классу.
Он позвонил в дверь и, не получив ответа, открыл ее и ступил через порог.
Откуда-то доносились приглушенные всхлипывания. Р. Е. пошел на эти звуки и, подойдя к одной из дверей, постучал. Находившийся в комнате мужчина примерно пятидесяти лет — грузный, с изрядно поредевшей шевелюрой и довольно упитанными щеками и подбородком — посмотрел на гостя со смешанным чувством удивления и негодования:
— Кто вы?
Р. Е. снял шляпу.
— Я подумал, что мог бы помочь вам. Ваша девочка там, на улице…
Сидевшая на стуле у двухспальной кровати женщина подняла голову и без всякой надежды взглянула на него. Ее волосы были тронуты сединой. Лицо распухло от слез и подурнело, на тыльной стороне кистей выделялись синеватые жилки. На кровати лежал пухленький и голенький младенец, который вяло сучил ножками и бессмысленно поводил младенческим невидящим взглядом.
— Это мой ребенок, девочка, — сказала женщина. — Она родилась в этом доме двадцать три года тому назад и в этом же доме умерла десяти дней от роду. Я так тосковала по ней.
— А теперь она снова с вами, — проговорил Р. Е.
— Слишком поздно! — неистово вскричала женщина. — У меня было еще трое детей. Моя старшая дочь замужем, сын — в армии. Я слишком стара, чтобы иметь сейчас ребенка. И даже если… даже если…
Мышцы ее лица прилагали героические усилия, чтобы сдержать слезы, но потерпели неудачу.
— Это не настоящий ребенок, — монотонным, невыразительным голосом произнес ее муж. — Он не пачкает пеленок. Ему не требуется молока. Что нам делать? Он никогда не вырастет. Он навсегда останется младенцем.
Р. Е. покачал головой.
— Не знаю, — сказал он. — Я думаю, что ничем не смогу помочь вам.
Он спокойно вышел. Он хладнокровно подумал о больницах. В каждой из них сейчас, наверное, появляются тысячи детей.
Складывают их на полки, зло усмехнулся он про себя. Штабелями, как дрова. О них не нужно заботиться. Их маленькие тельца — всего лишь хранители несокрушимой искры жизни.