Уинтроп Хестер повернулся и в сильном смятении поспешил прочь.
Оставшийся путь до кладбища (определить время было невозможно, впрочем, Р. Е. и в голову не приходило узнавать время) он проделал спокойно — никто больше не останавливал его. Кладбище он нашел почти опустевшим. Деревья и трава исчезли (до Р. Е. вдруг дошло, что в мире не осталось больше ничего зеленого, что земля повсюду превратилась в твердую, однородную и безжизненную серую массу, а небо представляет собой сплошную белизну, проливающую ровный свет).
Но надгробия все еще стояли на своих местах.
На одном из них сидел худой морщинистый человек, с длинными черными волосами, спутавшимися в колтун. Такие же черные волосы, только короче — хотя и более выразительные, — покрывали его грудь и предплечья.
— Эй ты, там! — обратился он к Р. Е. Голос его был низким.
Р. Е. уселся на соседнее надгробие.
— Привет.
— Твоя одежда какая-то не такая, — произнесли Черные Волосы. — В котором же году это произошло?
— Сейчас тысяча девятьсот пятьдесят седьмой.
— Я умер в тысяча восемьсот седьмом. Забавно! Я ожидал, что к этому времени меня уже хорошенько прожарят и мои внутренности будет пожирать адский огонь.
— Разве ты не собираешься в город? — спросил Р. Е.
— Меня зовут Зеб, — сказал предок. — Сокращенное имя от Зебулона, но Зеб мне нравится больше. Какой он, город, теперь? Полагаю, малость изменился?
— В нем почти сто тысяч жителей.
От изумления у Зеба слегка отвисла челюсть.
— Брось заливать! Может, сбрехнешь еще — больше, чем в Филадельфии?.. Шутки шутишь.
— А в Филадельфии… — Р. Е. помедлил. Простой констатацией количества жителей его не убедить. И поэтому вместо цифры он сказал: — За сто пятьдесят лет, знаешь ли, город порядком вырос.
— И страна тоже?
— Сорок восемь штатов, — ответил Р. Е. — Вплоть до Тихого океана.
— Вот это да! — В полном восторге Зеб хлопнул себя по голой ляжке и поморщился от неожиданной боли, совсем забыв об отсутствии одежды из грубой, толстой ткани, смягчающей удар. — Я бы переправился на запад, если б не был нужен здесь. Да, сэр. — Его лицо приняло угрюмое выражение, а тонкие губы сжались в отчетливую жестокую складку. — Я останусь именно там, где во мне нуждаются.
— А почему в тебе нуждаются?
Объяснение было немногословным и прямолинейным:
— Индейцы!
— Индейцы?
— Их же целые миллионы. Поначалу те племена, с которыми мы вели войну и которых здорово колошматили. Потом племена, которые никогда не видали белого человека. И все они воскреснут. Мне понадобятся мои старые дружки. А вы, городские рохли, на такие дела не годитесь… Ты хоть видел когда индейца?
— В последнее время их что-то не встречалось в здешних местах, — ответил Р. Е. — Нет.
Зеб выразил взглядом свое презрение и хотел было сплюнуть, но слюны для этой цели у него не нашлось.
— В таком случае тебе бы лучше воротиться в город. Вскорости на энтом месте будет небезопасно. Если б только у меня был мой мушкет!
Р. Е. поднялся, на секунду задумался и, пожав плечами, обернулся лицом к городу. Как только он встал, надгробие, на котором он сидел, разрушилось. Серый камень прямо на глазах превращался в порошок и сливался с однородной массой серой земли. Он огляделся вокруг. Большая часть надгробий исчезла. Остальным, похоже, была суждена та же участь. И только то, на котором сидел Зеб, все еще казалось прочным и устойчивым.
Р. Е. пустился в обратный путь. Зеб даже не оглянулся на него. Он продолжал тихо, и невозмутимо ждать — индейцев.
Этериил стремительно и отчаянно бросился в бездну небес. Он чувствовал на себе взоры Высших. Сейчас за ним, должно быть, наблюдают все, от самого юного серафима, херувимов и ангелов до верховного архангела.
Он поднялся уже выше, чем любой из Высших, куда еще никогда доселе не забирался. Незваный, он ждал вибрации Слова, которое уничтожит сопровождавшие его смерчи.
Но он не колебался. Сквозь беспространство и вневременностъ он мчался туда, где можно слиться с Primum Mobile — в тот самый центр Всего, который заключал в себе все эти Есть, Было, Было Бы, Могло Быть и Могло Бы Быть.
И как только он подумал об этом, он прорвался сквозь ничто и стал гармоничной частью Primum Mobile. В то же мгновение все его существо словно взорвалось и заполнило собой Все, становясь также и неотъемлемой частью этого Всего. А затем Средоточие Primum Mobile милосердно укрыли от его рассудка, и перед Этериилом предстал Глава в образе голоса, зазвучавшего внутри серафима, — тихого и спокойного, но глубоко волнующего своей огромностью.