— Думаете, это не подействует? — спросил Хорнер.
Лицо Винченцо мучительно исказилось.
— Конечно подействует. Мы уже проводили предварительные испытания. Но главное заключается в том, что…
— В чем же?
— Что эти бомбы означают смертный приговор человечеству. Мне кажется, мы не способны чему-либо научиться. — Винченцо мотнул головой. — Вон, полюбуйтесь на них. Они взволнованы, их нервы трепещут, но они не испытывают страха.
— Им известна опасность, которую несет в себе атомная бомба. И они тоже боятся, — возразил репортер.
— Не совсем, — сказал ученый. — Я видел людей, которые наблюдали за взрывом водородной, бомбы, обратившей в ничто целый остров, а потом шли спокойно домой и ложились спать. Такова человеческая натура. Им тысячелетиями проповедуют об адском огне как о наказании для грешников, а эффекта практически никакого.
— Адский огонь… Вы верующий, сэр?
— То, что вы видели вчера, было адским огнем. Взрывающаяся атомная бомба и есть адский огонь. В буквальном смысле.
Хорнеру было достаточно. Он пересел на другое место, но с беспокойством следил за публикой. Испытывал ли хоть один из них страх? Задумывался ли в тревоге хоть кто-то об адском огне? Таких здесь Хорнер что-то не замечал.
Огни погасли, и сразу заработал проектор. На экране во весь рост встала башня, начиненная огнем. Зрители застыли в напряженном молчании.
Затем на самой верхушке башни появилось крохотное пятнышко света — сверкающая и пылающая нестерпимым огнем точка. Она медленно распускалась — словно цветок, один за другим лениво разгибающий свои лепестки; игра света и тени придавала ей странные колеблющиеся очертания. Точка постепенно принимала форму овала.
Кто-то сдавленно вскрикнул, потом другие. Резкий всплеск невнятного гомона сменился мертвой тишиной. Хорнер явственно ощущал запах ужаса, он языком осязал вкус страха во рту и чувствовал, как леденеет кровь.
Овальный огненный шарик пророс побегами и, перед тем как, стремительно вспухнув, превратиться в ослепительную до белизны сферу, на мгновение замер.
То мгновение статического равновесия… на огненном шарике проявились темные пятна глаз, над которыми темными тонкими линиями выступали брови; линия волос, спускавшаяся ко лбу V-образным мысом; поднятые уголки рта, неистово хохочущего в адском огне… и рога.
Жизненное пространство
Кларенс Римбро не имел ничего против проживания в единственном доме, имевшемся на необитаемой планете, — не больше, чем любой другой из триллиона жителей Земли.
Если бы его спросили насчет возможных возражений с его стороны, он, вне всяких сомнений, не понял бы спрашивающего и только тупо смотрел бы на него. Его дом был намного больше любого из тех домов, которые только возможны на собственно Земле, и намного современнее. При доме имелась система автономного снабжения воздухом и водой; в морозильных камерах не переводилась еда. Силовым полем здание было надежно изолировано от безжизненной планеты, приютившей его, однако комнаты располагались по соседству с фермой (застекленной, разумеется) площадью в пять акров. На ферме под благотворными лучами здешнего солнца выращивались цветы — для удовольствия и овощи — для здоровья. Здесь даже содержалось несколько цыплят. Хозяйство давало возможность миссис Римбро как-то занять себя в течение дня, а для двух маленьких Римбро оно было идеальным местом для игр, когда им надоедало сидеть дома.
Более того, если кому-то захотелось бы вдруг очутиться на собственно Земле, очень бы захотелось; если у кого-то возникла бы потребность в обществе людей, или в воздухе, чтобы свободно подышать, или в воде, чтобы искупаться, — ему достаточно было лишь шагнуть за порог дома.
Так о каких трудностях могла еще идти речь?
Следует также не забывать, что на этой безжизненной планете, где располагался дом Римбро, царила мертвая тишина, лишь время от времени нарушаемая монотонными звуками ветра с дождем. Здесь возникало чувство полной уединенности и полного, безраздельного обладания двумястами миллионами квадратных миль поверхности планеты.