- Скажу все, как есть. - ответил Хенрик Эллисар и прямо посмотрел на императрицу. Та только кивнула в знак поддержки.
О взрыве в Цитадели, где находилась ее дочь, леди Алисия знала и встречала всех приходящих в дом с едва переносимым волнением. Вот вернулся со службы хмурый Алекс, молча обнял мать, от ужина отказался. Из его покоев слышались глухие рыдания молодой жены. Вот принесли заказ от мадам Жерандин, это Лоркины платья и костюмы для Рэи. Нет, никуда не надо относить, все положите в гостиной, и уходите... уходите уже! Сил не было видеть полные сочувствия и искренней боли лица. Тагата принесла чай, передвигаясь совершенно бесшумно, как легкий ветерок. Лицо замкнуто, не читаемо. Тагату рядом чувствовать было хорошо, дышать становилось легче, но в ее лицо смотреть тоже не хотелось. Тагате еще больнее, кажется. Алисия и не заметила, как потемнело за окном. Когда вернулся Хенрик, все домочадцы вдруг в оказались рядом с ней, все набились в гостиную. Лорка и Алекс с двух сторон от нее, рядом на диванчике, тесно прижались. Тагата, прямая как струна у окна. Остальные теснятся в углах. Молчаливые, требовательные лица.
- Лисия... дети... - лорд Эллисар потряс головой, закрыл лицо руками... как сказать то?! Не выдержав напряжения выдохнула жена:
- Нет! - и уже громче: - Нет!! Нет, слышите?! - все пришли в движение, леди встала, муж обнял, прижимая к своей груди ее голову, судорожно гладил по волосам:
- Нет, родная, нет! Никто не видел ее мертвой. Слышишь: никто. Не. Видел. Она вернется...
- Вернется... - эхом отозвалась Алисия.
Тело, кажется совсем перестало чувствовать боль. Кто-то ткнул её ногой в бок, Рэя почти ничего не почувствовала, только дыхание сбилось.
- Эта еще жива, слышь, чета мычит!
- Мычит, не мычит... все одно сдохнет! - голоса звучали глухо, как-то не правильно, словно говорившим слова давались с трудом. Как если бы заговорила собака, или скорее медведь. Ее бесцеремонно толкнули снова, потом вздернули за ноги и она повисла вниз головой, судя по ощущениям, на чьем то широком плече. И этот кто-то шел, тяжелой раскачивающейся походкой. Сознание снова уплыло, вернулось вместе с ударом о землю. Ее сбросили, все так же не заботясь о последствиях. Попытка открыть глаза не удалась, и девушка постаралась на слух определить, где она, и есть ли кто рядом. Рядом кто-то копошился, вздыхал. Этот кто-то дурно пах нечистотами и чем-то острым, вызвавшим кашель из пересохшего горла. Узнать ничего не смогла, но внимание к себе привлекла:
- Пришла? - спросили ее сиплым, гулким голосом и встряхнули. Голова бессильно мотнулась из стороны в сторону.
- Пей! - в губы ткнулся край жестяной кружки с чем-то теплым, пахнущем как свежевымытый пол в сарае в имении, где Тагата сушила свои травки. Жидкость без ее участия потекла в горло. Рэя кашлянула и с трудом открыла глаза. Она была в пещере, но шагах в десяти вправо смутным светлым пятном виднелся выход. От желания немедленно ползти туда, на свободу, ее остановило присутствие людей. Или не людей. Кого-то. Сидящих, лежащих, лениво копошащихся на полу пещеры. Рядом с ней бесформенной кучей возвышался здоровяк, блестя на девушку живыми глазами на грязном лице.
- Пришла? Еще пей! Молчи. Откуда ты взялась та? Из-под земли вылезла что ли? Молчи. Пей!
Рэя молчала, пила, удивительным образом оживая от чуть тепловатой жидкости с не особо приятным запахом.
- Двое у нас вчера померли, их в нечистую яму сбросили. Этим сказали, а тут ты... вонючая вся, прям из той ямы та. Да. Хорошо длинный сам подошел считать та. Я сказал, один мертвяк надысь. Ему пачкаться неохота та. Так-то! Пей еще. Пей, чтоб насквозь прошло! Не держи в себе. И откуда ты. Из-под земли та? Да мне все одно. Жива хорошо. Может из соседней бараки даже. Только мелкая. Может малая еще? Они малых та не берут обычна. Выпила всё? - Рэя судорожно кивнула. Говорящее нечто неожиданно бережно обтерло ее лицо чем-то мокрым и притянуло к груди.
- Ничто, я тебя себе возьму теперь. Ты молчи. Я не из жрунов, не бойся! Патаму здесь. Молчи... - ее стали осторожно покачивать, большое тело согревало, возвращая к жизни, и она уснула. Попыталась проснуться, когда ее подняли и понесли. Не на плече, как раньше, а бережно прижав к широкой горячей груди. Проснуться получилось только когда в горло снова потекло теплое варево. Судорожно сглотнула.
- Жива? Пей, пей... много пей. Болезнь в тебе. Пахнешь плоха. Не сразу почуял. Плоха. Теперь уже бросить жалка. Всем сказал ты мой тудук. Детеныш мой. Не бойся, я не жрун! Нога больной. Твой. Пахнет плоха. Тут лежи. Не тронут.