— Я пробежал как раз мимо него, поэтому он и помчался мне вдогонку, — пояснил Гас. — У него ужас какой огромный горб.
Гасу захотелось расслабиться и немного вздремнуть, но его мысли прервали жалобные стоны старухи-команче. Остальные рейнджеры тоже обратили на них внимание.
— Что-то с ней не так, почему она завыла? — недоумевал Длинный Билл.
К старухе подошел Шадрах и заговорил с ней на языке команчей, но та продолжала стонать. Шадрах терпеливо стоял и ждал, когда она, наконец, кончит причитать.
— Она провидица, — решил Шадрах. — Моя бабушка тоже была провидицей. Она выла и вопила, когда предвидела нечто плохое, ну прямо как сейчас эта несчастная старуха.
Коллу хотелось, чтобы старуха заткнулась — ее жалобные вопли будоражили весь лагерь. Они походили на печальные завывания ветра, свободно гуляющего по пустым помещениям. Ему неприятно слышать столь тревожные звуки, да и другим рейнджерам тоже было неуютно.
Шадрах присел на корточки подле старухи и говорил ей что-то на ее родном языке. Ветер крутил вокруг них струйки золотистого песка.
— Ну, что? Что она говорит? — поинтересовался майор Шевалье.
— Она говорит, что Бизоний Горб намерен отрезать у нее нос, — ответил Шадрах. — Она была одной из жен его отца — и, догадываюсь, вела себя неподобающим образом. За это племя приговорило ее к смерти, о чем узнал Бизоний Горб. Теперь он ищет ее, чтобы отрезать ей нос.
— По-моему, ему следовало бы придумать кое-что поинтереснее, — заметил майор. — Она уже старая, скоро умрет. К чему охотиться за ее носом?
— А потому что она неправильно вела себя с его отцом, — раздраженно ответил Шадрах.
Майор Шевалье недопонимал обычаи и традиции индейцев, и это раздражало Шадраха.
— Не нравится мне, что он здесь шастает, — подал голос Длинный Билл. — Когда он отрежет нос у старухи, ему захочется продолжать и дальше это дело. Вполне возможно, что он отрежет носы у двух-трех человек из нашего отряда, прежде чем одумается.
— Билл, если тебя это беспокоит, пойди убей его, — подал совет Длинноногий.
— Поди-ка поймай его, он ведь отменный бегун, несмотря на горб, — сказал Гас. — Он чуть было не догнал меня, а я ведь бегаю быстро.
Майор Шевалье расхаживал взад-вперед, держа курок револьвера на взводе.
— Давайте-ка по коням и в путь, — резко скомандовал он. — Позиция у нас здесь довольно уязвимая; по-моему, лучше всего сесть в седла и быть наготове.
— Нет, лучше оставаться на месте, — возразил Шадрах. — Так говорит эта провидица. Давайте послушаем, что она еще скажет.
Он подошел к костру, налил в жестяную кружку кофе и протянул ее старухе. Майору не понравилось, что Шадрах отказался выполнять приказ, но он промолчал и присел рядом с Матильдой, которая все еще пребывала не в духе.
— Никак не пойму, почему Бизоний Горб так усложняет все дело ради того, чтобы отрезать нос у какой-то старухи, — пробормотал он себе под нос.
Но его все же услышал Длинноногий Уэллейс и сказал:
— А потому что ты не из племени команчей. Те требуют, чтобы жены находились в той палатке, которая им выделена.
При этих словах майор Шевалье подумал о своей верной женушке Джейн. Если бы он не попал тогда в переделку в Балтиморе, то был бы сейчас с ней; они бы лежали, тесно прижавшись друг к другу, на роскошной мягкой постели. Когда же он сможет вернуться в свой уютный каменный дом в округе Лаудон? И вообще, вернется ли он когда-нибудь к своей пылкой Джейн? Майор почувствовал усталость, сильную усталость. В Техасе слишком пыльно. Любая пища, которую приходилось есть, в любое время дня оказывалась посыпанной пылью и песком. Рядом с ним сидела грузная неотесанная шлюха; от нее исходил неприятный запах, не то что от Джейн. Но Матильда все же вот она, рядом, а Джейн там, далеко. Матильда, хоть и неотесанна, все равно желанна. Выбирать не приходилось. Военный предводитель команчей засел совсем рядом с лагерем. Минутное расслабление с Матильдой принесло бы облегчение, но, разумеется, сейчас не время показывать отряду, что он небоеспособен. И без того видно, что Длинноногий и Шадрах невысокого мнения о своем командире.
Шевалье происходил из старинного рода, весьма уважаемого в восточных штатах, но к западу от реки Пекос его фамилия никому ни о чем не говорила. На Западе считались только со способностями и делами человека, да и то не со всякими. В этой части страны среди переселенцев умение, скажем, изящно танцевать вальс не почиталось — ведь танцы не помогают человеку уберечь свой скальп.