В это мгновение из кучки пленников донесся протяжный, горестный стон – словно кому-то вонзили в грудь кинжал. Сорген бросил в сторону короткий взгляд: он увидел Изуэль, с наполненными страданием прекрасными глазами. Она была такой красивой в своем горе, такой хрупкой, словно испытывающий лишения цветок. Она нуждалась в заботе, жалости и любви. И все это досталось Лорме? Почему?
Несколько мгновений, потраченных на взгляд в сторону, едва не стоили Соргену жизни, потому что Бартрес не обращал внимания жену. Как леопард из засады следит за ланью, он следил за колдуном и воспользовался его самонадеянностью. Увидев, что Сорген отвлекся, Лорма сделал длинный выпад.
Колдун увидел острие клинка на расстоянии ладони от собственного сердца: отразить его мечом он уже не успевал. Магия, в отличие от оружия и руки, действовала мгновенно. Призванный в помощники пепел Ассаха на поясе помог сотворить заклинание изрядной силы. Лезвие меча Лормы вспыхнуло ярким зеленым светом и превратилось в облако. Бартрес потерял равновесие и был вынужден сделать два поспешных шага вперед. Оставшейся у него рукоятью меча он уперся в живот Соргена и поднял на него искаженное яростью лицо. Колдун, действуя мечом, словно палкой, стукнул по руке Лормы, отбивая ее в сторону. Братрес издал полный боли вскрик и отшатнулся назад: из его правого запястья обильным потоком полилась кровь. Сын Симы зажал рану второй рукой и согнулся, будто раб перед господином. Полный бурлящей злости и запоздалого ужаса, Сорген с размаху ударил противника в лоб самым кончиком лезвия. Лорма, на сей раз молча, опрокинулся на пол и стал биться в конвульсиях. Кровь крупными каплями слетала с его рук и лица: прямо посреди лба зияла черно-красная впадина. Глаза Бартреса закатились, кончик языка всунулся наружу из покрытых розовой пеной губ. В своих судорогах Лорма внезапно перевернулся со спины на живот и несколько раз стукнулся лицом о мраморный пол. Лужа крови расползалась из-под его головы с ужасающей скоростью.
В зале повисло молчание, только Изуэль снова издала низкий горловой стон-рычание.
– Ах извините, госпожа! – спохватился Сорген. – Я, кажется, обещал вашему мужу смерть без мучений.
Он сделал шаг к извивающемуся, как разрубленный червяк, Лорме и одним точным ударом прекратил его судороги. Пробив затылок, острие меча вышло изо рта и со скрежетом прочертило линию на мраморной плите. Новые потоки крови хлынули в разные стороны, заставляя ближайших наемников отойти в сторону. Сорген развел руки и повернулся к зрителям, чтобы наградить Бейруба победной ухмылкой.
Не задерживаясь на месте кровавой гибели последнего из рода Бартресов, Сорген вместе со своей свитой и лишившейся чувств Изуэлью покинул дворец Симы. Его светло-коричневые стены, шпили с позолотой и фигурные башенки, на смотровых площадках которых, на флагштоках, трепыхались флаги умерших или готовящихся к еще более страшной участи Высоких – все вокруг безучастно дожидалось финала. Быть ли этому огромному сооружению резиденцией новых владык, или же в скором времени здесь останутся одни лишь руины? Такие вопросы не волновали камни. Им было все равно, сколько жизней прервалось здесь, сколько крови пролилось, сколько судеб сломалось. Если бы камни могли хоть немного чувствовать… они обрушились бы вниз и превратились в мрачную груду, уродливое надгробие – урок и упрек прошлого будущему.
В прекрасном дворцовом саду пьяные кочевники ради развлечения рубили декоративные деревья, которые садовники старательно подстригали долгие годы напролет. Беседки были превращены в отхожие места; крошечные пруды с облицованными галькой берегами использовались как водопои для многочисленных коней. Камни выкрошились, вода убыла и стала мутной. У стены, рядом с воротами, длинным рядом лежали трупы, и среди них немало женских, иной раз совершенно голых. К утру их станет больше – частые крики насилуемых и пытаемых доносились то из дальних концов сада, то из подвалов дворца.
Рядом с дворцом, на холмах, копошились похожие на муравьев захватчики. В потускневшее небо тянулись кривые полосы костров, тут и там стучали топоры. Так было везде, и рядом с шатром Соргена, на одном из склонов – тоже. Вокруг расположились кочевники, но многие из них, непривычные к крепкому, неразбавленному вину, уже спали вповалку в самых разных местах – у костров, даже в прогоревшей золе руками и ногами, в кустах со спущенными штанами. Лишь некоторые, самые крепкие, горланили нестройные песни или ругались заплетающимися языками.
Изуэль, так и не пришедшую в себя, положили в один из темных закутов в шатре, на пуховый матрас самого хозяина. Внутри и снаружи встали на часы надежные солдаты, остальные занялись ужином. Сорген отправился на поиски нужных ему вещей: хорошего женского платья, косметики, духов, приличного вина и хорошего ужина. Не мог же он вместе со своей «гостьей» довольствоваться кое-как разделанной говядиной и пшенной кашей!
Для того, чтобы найти искомое, пришлось возвращаться во дворец, в надежде найти какие-то запасы, избегнувшие алчных глаз многочисленных грабителей. Можно было, конечно, попросить обо всем этом Ргола, но Сорген не хотел больше встречаться ни с ним, ни с кем-либо еще. Пройдя ходом для слуг, молодой колдун проник на верхние этажи дворца, где, туда, где находились многочисленные апартаменты и сразу несколько кухонь. Почти сразу он обнаружил несколько пьяных дружинников какого-то удельного князя, развлекавшихся надеванием женских нарядов. К счастью, внутри покоев, в огромных шкафах осталось еще много нетронутых одеяний, из которых можно было выбрать нечто подходящее. Сорген взял три платья: белое, голубое и красное. Там же, в куче хлама на полу нашлась простенькая пудреница, помада с кисточкой для ее нанесения и тушь для бровей и ресниц. Собравши все это в узел, Сорген послал Лимбула, чтобы тот отнес вещи в шатер, а сам спустился в подвал. Пол был чуть ли не полностью покрыт лужами вина и кучами объедков – все это осталось от разгульного пира, который устроила себе потерявшая всякий человеческий вид солдатня. Несколько человек, похожие на напяливших человеческие одежды свиней, ползали между столов и под ними. К счастью, все они не могли уже даже говорить, не то что доставить какие-то неприятности колдуну. Правда, найти стоящей еды ему так и не удалось. В самом дальнем углу, под тряпьем, он обнаружил две буханки хлеба из пшеничной муки и две большие груши восхитительного золотистого цвета, да еще в углу, вонявшем мочой – чудом сохранившийся кувшин с вином.
С тем он и вернулся. Сложив свою добычу на столик, рядом с низеньким канделябром, на котором горели три маленькие магические свечи, Сорген зашел за ширму, поглядеть на пленницу. Часовые, повинуясь взмаху руки, вышли прочь, оставив их вдвоем. Если не знать, как здесь появилась эта женщина, можно подумать, будто она просто спит, утомившись во время каких-то, уже преодоленных, испытаний. Такая хрупкая, красивая, только чересчур измученная. Увы, Сорген не испытывал никаких сомнений в том, как поведет себя Изуэль, когда очнется. В лучшем случае – сойдет с ума. В худшем… Нет, лучше об этом не думать. Для чего он взял ее сюда, в свой шатер? Он не мог сказать точно. Разумом он понимал, что лучше было бы убить ее одним быстрым ударом, потому как ничего хорошего в жизни этой женщине не видать. Никто, а Изуэль, какой он себе представлял – тем более, не сможет спокойно жить после того, как вся его жизнь обрушилась и превратилась в пепел. Рядом с человеком, убившим мужа и свекра.
Так может быть, пока не поздно, велеть Грималу задушить ее? Сорген уныло покачал головой и поплелся к выходу. Прогнав еще двух часовых, колдун уселся на пороге и уставился невидящим взором на запад. Закат переливался зловещими темными красками, переходя из насыщенного красного в багровый, а потом в черный. Кучевое облако, а может быть и грозовая туча, огромная, похожая на высокую башню, медленно ползла вдоль горизонта с севера на юг и через некоторое время похоронила за своей махиной всякие отблески солнца. Холодный осенний ветер радостно засвистал, приветствуя тяжелую безлунную ночь, которая постепенно разлилась вокруг, затопляя холмы, луга и человеческие жилища. Только оранжевые пятна костров, редкие и крошечные, дрожали в этой зловещей тьме, да дворец Бартрес подсвечивался слабыми сполохами разных цветов и оттенков.