— А поесть? — педантично уточнил Нард, исхитряясь смотреть одновременно и снизу вверх, и свысока.
— Если захотят, — пожал плечами Глава. — Они ведь гости, а не пленники.
Не было у короля сил возражать. Ноги горели, словно он шел не по мозаичному полу, а по углям. Он покорно брел за провожатым, спотыкаясь и засыпая на ходу.
Нард впихнул их в ванную, снабдив одеждой и полотенцами. Бранясь и богохульствуя, он даже потер им спины, горюя о глупой Судьбе, но не смея перечить приказу Старейшины.
Безучастную ко всему девушку взяли под присмотр женщины Рода, отведя на свою половину.
А потом был сон, долгий и безрадостный. И еще более мучительным стало пробуждение, вернувшее боль реальности.
Вскочив на ноги, король и шут первым делом бросились в общую залу.
Хозяйка посмотрела на них с печалью:
— Жив еще, — просто сказала она, — а вы бы поели, ребятки.
Еда показалась королю совершенно безвкусной, вино взбодрило тело, но не согрело душу. Тренни указала им комнату, отведенную умирающему, и, глотая слезы, вновь принялась за стряпню. Почетно среди Кастов звание Хозяйки Рода, да хлопотно: какие бы горести ни сотрясали Род, горячая еда всегда должна быть наготове.
Холодея от дурных предчувствий, Денхольм постучал в плотно прикрытую дверь.
— Ну кого еще принесло? — тихо рявкнул Сердитый гном, распахивая створки и метя кулаком. — А, это вы… — вздохнул он и, не оглядываясь, побрел в глубь затененной спальни.
Он был в той же порубленной куртке и от усталости еле передвигал ноги.
— Торни, — позвал король. — Не надо так, приятель, иди поспи. А мы подежурим…
— Так не надо, этак не надо, — апатично проворчал гном, — все вокруг такие умные, что страшно становится. Идите вы все!..
— Оставь его, куманек, — прошептал шут. — Захочет — поспит. Вон Сарр бормочет себе под нос, пойдем спросим, что да как.
Эйви-Эйви лежал на кровати, вытянувшись во весь свой немалый рост. Его успели вымыть и обрядить в длинную теплую рубаху, раны стягивали умелые повязки, сломанные кости надежно покоились в тугой пелене дощечек и тряпиц. Лицо было спокойно и полно величавого достоинства, но судорожное дыхание проводника убило в короле каким-то чудом уцелевшую надежду.
— Сколько он протянет? — сдержав рыдание, спросил он у Сарра.
— Сколько судят Боги, — без всякого пафоса ответил книжник. — У них и спроси.
— Но ведь вы остановили кровь, и раны пока не воспалились! — запротестовал шут. — Кости как-нибудь да срастутся! Даже если не сможет ходить… Ведь не из таких переделок выкарабкивался, зачем ему умирать!
— Кости — пустяк, с костями его переломанными мы привыкли иметь дело, — вздохнул Мастер Сарр. — Не бережет он их, кости свои. Сколько раз ему пальцы на руках ломали, но разве же это заметно? Только играть стал чуть медленнее, да и то лишь привереды эльфийские замечают! Ходил бы как миленький… — Книжник неожиданно всхлипнул и отвел глаза. — Мальчик мой! Ведь я вложил в тебя больше, чем бесполезные знания… Кости, говорите… У него в левой ступне и вовсе костей нет! Механики наши ему протез металлический вставили. Да одних зубов стекольщики пять запасных комплектов сотворили, про запас! А вы… Разве же в этом дело!
— Но в чем?! — не в силах больше сдерживаться завопил Санди.
— Тише ты, ради Кователя, — замахал руками Сарр. — Вон на диванчике Токли только задремала… Нутро у него отбито, кровь изнутри идет — мне не остановить… Как легкие зальет до краев — так и кончится Нить, порвется…
— Может, я попробую? — нерешительно предложил шут. — Он ведь меня учил, травы всякие показывал…
Сарр улыбнулся печальной улыбкой и дернул себя за бороду:
— Чему он мог тебя научить, несмышленый! Думаешь, он такой великий лекарь?
— Конечно! — вскинулся король. — Он ведь нас лечил! И до этого…
— Как был бездарем, так и помрет, — оборвал защитную речь суровый книжник. — Он не лечил, он с Иоттеем вашим воевал, травой и заговором отпугивал. Ни одного заклинания толком не знает — в шпаргалку лезет, только пару песенок, что помогают расслабиться, и сочинил. Он же Проводник, он не лечит, он себе забирает, в собственную душу гадит чужими болячками. Оттого и стареет не по возрасту, дурень долговязый…
Шут скрипнул зубами и ткнулся лбом в стену. Спина его задрожала, плечи безвольно поникли.
— Не реви, — жестко приговорил Сарр. — Придет безумный Эшви — выпорет. А потом прочтет речь о том, как должен себя вести достойный воин над телом умирающего друга.
Они помолчали, каждый — лицом к лицу со своим горем.
— А ведь это о тебе он говорил, сынок! — вдруг хлопнул себя по лбу летописец. — Вот, держи!
И протянул шуту потрепанную пухлую книгу с серебряными застежками.
— Что это? — кое-как вытер слезы Санди, принимая фолиант.
— Это, малыш, травник его. Уводя вас из Горы, Эаркаст сказал мне: «Учитель, если вернутся они в Сторожки, со мной ли полумертвым, без меня ли, — отдай травник тому, что помоложе». Вот я и отдаю.
Шут сел прямо на пол и зашуршал страницами. Король, давясь ревностью и стыдясь ее, заглянул ему через плечо.
Травник, он и есть травник. На каждой страничке — описание растения, рисунок или сама травка засушенная прилагается. Но Санди прямо-таки дрожит от восторга. А короля трясет от обиды и зависти: прощальный дар, а не ему!
Стыдно! Пресветлые Боги, стыдно-то как!
— И ты, такой мудрый, не можешь вылечить своего ученика? — сорвал он крик на ни в чем не повинном Сарре.
— Я не могу.
Странной была интонация старого Мастера, полными скрытого смысла были его слова. И короля прорвало:
— А кто может?!
— Эльфы могут, наверное, — чуть слышно прошептал книжник. — А еще такие, как он. Проводники.
— Так послать!.. — сколь ни призрачна была надежда, Санди ухватил ее за перо.
— Уже послали, — до крови в ладонях сжал кулаки Каст, губу закусил. — За эльфами. Сразу, еще до Башни. Гномы — народ предусмотрительный. Оставьте, дети. Не успеть им. Не доскакать, не долететь. Зона между нами, Зона крылья ломает, с пути сбивает…
Они продежурили у постели умирающего до тех пор, пока не проснулись Сердитый гном и Токли, вытолкавшие их без всяких церемоний. Хозяйка Тренни силой запихала в них какую-то еду, вкуса которой король так и не сумел распознать. Шут забился под одеяло и уткнулся носом в травник, выпадая из печальных будней. Денхольм такой возможности не имел, а сон бежал от него столь старательно, будто Йоххи был источником всех его бед и теперь боялся праведного гнева.
Король бесцельно бродил по коридорам, мыкаясь из угла в угол, и его спор с Судьбой казался ему выходкой капризного ребенка, сделавшего гадость назло наставлениям всезнающих взрослых.
Эйви-Эйви умирал. Все равно умирал, притом столь медленной и мучительной смертью, что волосы шевелились на голове. А ведь он мог оборвать его страдания одним движением руки. Глупец! Трус малодушный! Друг просил его о смерти, а он не пожелал измарать рук!..
— Все правильно, Денни, — шептали покрытые спекшимися корками губы, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…
Но прохладные руки Йоссы коснулись воспаленного лба, унося в далекое прошлое, туда, где был жив нахальный проводник, пропивавший последние гроши по трактирам. И Ее помощница, Память, провела его по Пути, лигу за лигой, вновь заставляя плакать и смеяться, жадно ловить щербатую улыбку, возмущенно фыркать в ответ на претензии…
Вновь шагал впереди Эй-Эй, неторопливо и ровно, но так, что и бегом не обогнать. Вновь нападали воркхи, вновь принимал фиолетовый посох удар десяти разбойничьих мечей. Скалилась пропасть, ползла по стене черная тень…
Один лишь раз он пожал руку своему проводнику, и ладонь до сих пор хранила тепло и силу того краткого мига единства. Чем же ты стал дорог ему, бродяга?! Настолько дорог, что сердце теперь рвется от воспоминаний, а горло раздирают рыдания?!
Очнувшись, Денхольм не сразу понял, куда завели его своевольные ноги. А осознав, дал волю слезам. Он стоял в одном из Срединных залов, коленопреклоненный, — перед мозаичным городом, порожденным фантазией Эйви-Эйви.