Мимо них прошло погребение погибших в полынных степях, и судьба прочих раненых интересовала мало. Краем зацепило: один умер, остальные уже на ногах…
Король подсмотрел, как гномы кормят проводника, и долго потом не мог выйти из отхожего места: его рвало при воспоминании о трубке, на полтора уарда всунутой в ноздрю, и о слабеньком бульончике, что, по уверению Сарра, вливался прямо в желудок.
Санди дочитал травник и теперь предпочитал спать, вновь и вновь погружаясь в то состояние, когда разум отказывается воспринимать действительность и кормится фантазиями, мечтами о несбыточном. А Денхольм все чаще доставал кинжал, вглядываясь в серую сталь, словно силясь прочесть решение.
— Все правильно, Денни, — нашептывал соблазняющий демон, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…
Смерть подступала все ближе к изголовью Эй-Эя, смерть уже не стеснялась родных, стерегущих заветную Нить. И шелестели от сквозняков Крылья суровой Птицы, и позвякивали от нетерпения Темные Мечи. А где-то рядом, на задворках сознания, бормотал радостный старушечий голос:
— На ловца — и зверь, на зверя — ловец…
Король слышал стоны и проклятия, каждый звук, каждый шорох Мира За Порогом так отчетливо, будто умирал он сам, не Эйви-Эйви. И собственной в голове была единственная мысль: проклятие должно исполниться! Пророчество — плоть. Проводник не раз говорил, что именно он, король, однажды убьет его. Он сам просил об этом!
Кинжал приятно холодил ладони. Кинжал остужал воспаленные нервы.
И Денхольм решился.
Подстеречь, когда гномы оставят Эйви-Эйви одного, кончить со всем разом, единым ударом! И будь что будет.
— Даже не думай, куманек! — не открывая сонных глаз, прошептал шут.
— Ты о чем, Санди? — как можно ровнее спросил король, медленно и осторожно отступая к двери. — Спи, дружище…
Быстр и стремителен был бросок шута.
Но он запоздал. На мгновение, решающее все.
— Он умрет сам или не умрет вовсе! — заорал Санди вслед Денхольму. — Остановись!
Но король мчался по коридору, полный мрачной решимости, не замечая ничего, кроме пути. Пути Между, ибо вновь под его ногами было острие меча, и нельзя было ни свернуть, ни отступить, ни остановиться…
Он ворвался в комнату Эй-Эя и замер.
Возле кровати побратима стоял Торни. Стоял и плакал, сжимая в руке кинжал.
— Ты! — хрипло выдохнул король, от боли потери забывая, зачем пришел. — Ты убил его?!
— Не смог! — злобно крикнул гном. — Попробуй, если хочешь! Исполни мое проклятие!
В спину короля впечатался запыхавшийся шут. При виде Торни его прорвало гноем брани, но любые слова рано или поздно приходят к концу, и Санди замолчал.
Потрясенные и бессильные, они стояли друг против друга, глотая слезы и отводя глаза.
И вдруг король заметил, что умирающий шевельнул покалеченной правой рукой. Едва заметно, неуловимо… Потом еще раз. И еще… Словно искал что-то важное…
И Денхольм понял.
Посох!
Посох, фиолетовый посох, отмытый от следов крови, прислоненный к одному из кресел, на котором покоились лютня и сума…
Порыв был стремителен и неотвратим, все его тело потянулось к грозному оружию, колени сами склонились перед ложем, кладя кусок дерева незнакомой породы на покрывало, подталкивая к разбитым суставам…
Рука проводника нащупала отполированный годами шест. И хрустнули пальцы, мертвой хваткой впиваясь, оплетая, пуская корни. Шевельнулись губы, блекло-синие на фоне обескровленного лица, и трое друзей успели услышать дуновение ветра:
— Ну вот и все… Наконец-то…
Жилы напряглись на сильной когда-то руке, жилы воина, готового к битве. И потянулся плотно сжатый кулак, отводя посох к самому уху, готовясь к нападению и защите…
— Х-хэй! — выдохнул Эйви-Эйви.
И в тот же миг истонченная до предела Нить Жизни порвалась, словно перетянутая струна. И бродячий певец шагнул за Порог.
Умер…
— Побратим… — потрясенно прошептал Торни и рухнул на колени, умирая душой.
— Проводник… — обмирая, позвал король, не в силах поверить, что проклятие сбылось.
— Ну вот и все, — вслед за Эйви-Эйви повторил Санди и заплакал.
Глава 23. АЛМАЗ НЕГРАНЕНЫЙ
Что было после? Воспоминания о тягучем кошмаре последующих дней король постарался затолкать на самое дно души и вытаскивать как можно реже.
Он помнил, как вернувшиеся с обеда Эшви и Гарт созвали остальных родичей. Мужчины стояли над телом хмурой стеной, женщины утирали слезы. Пришел даже таинственный Тирт, самый старый Каст Рода Хермов, отец отцов Эаркаста…
Но короля и шута это уже не касалось: они не были гномами и не могли присутствовать на Церемонии Прощания. Мягко, но настойчиво их проводили в спальню и оставили одних.
Санди, не таясь, плакал и грозил Небу.
А опустошенный Денхольм упал на кровать, уткнувшись носом в подушку. Мелкая дрожь сотрясала все его тело, зубы стучали, но глаза были сухи настолько, что делалось больно смотреть.
И он закрыл глаза.
Непреодолимая волна подхватила короля, подбросила вверх, уронила в Бездну… И из темной Бездны на него уставились горящие алым огнем глаза, больше всего похожие на отблеск крови, измаравшей топор палача. Когда из окружившей его Темноты стали проступать очертания огромного, притворно медлительного тела, схожего с волчьим, и оскаленные кровавые клыки подобрались так близко, что стало трудно дышать из-за смрада дыхания… откуда-то сверху, раздирая тугую пелену, пробился яркий фиолетовый луч. Денхольм протянул к нему молящие о спасении руки и ощутил в ладонях привычную теплоту дерева неизвестной породы. Он сжал пальцы, как сжимают их на рукояти меча, срываясь в предсмертном хрипе… И с громким чавканьем вылетел из кошмара.
Сумерки застилали комнату, мягкие сумерки, пробивавшиеся по загадочным световодам, укрывали пол пушистым ковром. Безучастный шут сидел на кровати и смотрел вперед невидящим взглядом. Боль резанула по сердцу короля, и он поспешил откинуться на подушки…
И вновь неодолимая сила ухватила его, утянула, разбивая о реальность, как разбивает внезапный шторм корабль, неосторожно плывший вдоль скалистых берегов…
Он стоял по колено в маслянистой копоти, растерявший тело где-то в завораживающих клочьях черного дыма…
— Подумаешь, какой пугливый! — раздался за его спиной низкий голос, более схожий с рычанием.
Король стремительно обернулся, готовый к бою.
И вздрогнул, рассмотрев своего врага.
Потому что перед ним стоял воин, сотканный из Мрака, и Тьма под его просторным плащом шевелилась, расползалась, разгоняя дым. Потому что глаза гиганта, волчьи глаза, горели алым огнем, и с клыков сползала кровавая пена, и когти длиной с клинки кинжалов алчно подрагивали в предчувствии боли чужого тела…
— Так лучше? — спросил воин, обращаясь к кому угодно, но не к королю.
Тишина послужила ему ответом, но в тишине затаилось согласие.
— Ты уже понял, кто Я? — прорычало Чудовище.
— Да, — содрогаясь всем телом, ответил Денхольм. — Ты — Рок.
— Рок, — согласно кивнул Темный Бог. — Я пришел приоткрыть Завесу.
Король молчал и ждал, и ледяной холод недоброго предчувствия сковывал сердце.
— Я так хорошо напророчил бывшему Рабу Йоттея, — тяжелые слова падали, как смоляные капли, падали и зависали в воздухе, цепляясь за туман. — Я наказал ему умереть на поле битвы, от руки спасенного! Йоттей обещал подождать… Но вместо того, чтоб искать обидчика и мстить, этот трус стал Идущим Между, и за дело взялась дурная Птица. А ей помешал ты, Потомок Неугомонного!
— Все напрасно, — опустил голову король. — Он умер…
— Он поймал свой шанс! — злобно зарычал Рок. — Он ухватил случайную Стрелу, а Слепой Охотник и Сам не знает, куда ведет наконечник! Но теперь я возьмусь за тебя, Потомок Богов! И уж постараюсь, чтоб ты до конца испил чужую Долю!
— За что?!
— Не зря же я старался…
— За что?..
— Очнись, Хольмер, не надо так! Не надо!