Ячмень в Си холодостоек, и сейчас созревшего урожая было достаточно, чтобы до весны прокормить все войско. Среди колыхавшихся на холодном горном ветру ячменных колосьев бродили с кетменями в руках тепло и опрятно, но бедно одетые люди - Великий Учитель держал свое воинство в строгости и наотрез запретил любые грабежи во взятых поселениях, сделав исключение лишь для оружия и малой толики еды, так что любой из воинов, будь он даже старшим отряда, разжившись где-нибудь узорчатой одеждой или усыпанным бирюзой браслетом и не сумев объяснить их происхождение, глядя в глаза Занг Чао или его братьям, без промедления был бы удавлен. На уступах гор и у их подножий лепились небольшие глинобитные дома, поставленные новобранцами: старые члены секты продолжали жить в пещерах, как и сами братья Занг. Озерцо, что лежало у западного взгорья, чуть выше уровня долины, исправно питал родник с ледяной водой. С дальнего конца долины доносилось ржание лошадей.
Великий Учитель следил за уборкой ячменя, сидя на пороге своей кельи, вырубленной высоко в одиноком утесе на краю долины. Величественный и неподвижный, он глядел на сновавших внизу работников, не отрываясь и как будто не слушая донесение гонца от своего брата, что стоял подле него на уступе. Однако когда утомленный вестник, не успевший даже умыться с дороги, вдруг сбился со слога[1], Совершенный вдруг устремил на него такой острый и проницательный взгляд прозрачных, как небо, глаз, что тот от неожиданности смешался и умолк совсем.
Великий Учитель был уже стар. Его волосы и длинная борода, доходившая до пояса - он не брил и не подстригал ее десять лет, - подернулись сединой, и даже уже в бровях проглядывали серебристые волоски, однако тело Занг Чао выглядело сухим и сильным, без капли жира, а ступни и кисти рук, лежавшие на коленях, были покрыты мозолями. Строгое лицо выглядело отрешенным и спокойным, будто по контрасту взрываясь страстью и гневом, когда он произносил свои речи.
Несколько секунд Занг Чао сверлил взглядом испуганного гонца. Тот был худ и покрыт грязью. Его шатало от усталости.
Затем лицо Учителя смягчилось.
- Начни сначала, - велел он.
Обрадованный гонец, стремясь исправить опасную оплошность, зачастил, выводя голосом каждую ноту. Занг Чао выслушал его, не отрывая глаз, и когда посланник наконец умолк, дыша, словно загнанная лошадь, кивнул и благословил его движением руки.
- Отдохни, сын мой. Тебя накормят и уложат спать. Вскоре я дам ответ брату Лянгу. Иди, и да хранит тебя Небо.
Посыльный, услышав благословение из уст самого Учителя, расцвел на глазах. Не веря своему счастью, он неловко сотворил священное знамение - круг, разделенный посередине чертой, - и покинул уступ, осторожно спускаясь по узкой и неровной тропинке вокруг скалы. Занг Чао уже вновь смотрел вниз, на поля, слушая доносящиеся из долины возгласы и шутки работников.
Вдруг где-то неподалеку голоса смешались, раздались возмущенные, злые крики, послышался звук оплеухи. Брови Учителя сдвинулись. Неуловимым движением он схватил лежавший рядом посох-скипетр с набалдашником из красной яшмы, - отполированное дерево будто само прыгнуло ему в руку - и ударил в небольшой медный гонг. Тот не зазвенел, а низко прогудел, - громкие звуки в горах опасны - но его тяжелый, давящий стон разнесся по всей долине. Работавшие на полях крестьяне, вздрогнув, оборачивались на зов Совершенного.
Легко поднявшись, Занг Чао отряхнул с подола пыль и, крепко упираясь в посох, неторопливо, но быстро пошел вокруг скалы вниз, туда, где возле недоубранной полосы растерянно топтались работники, затеявшие драку. Там, где гонец осторожно балансировал на узкой полоске серпантина, Учитель проходил, не замедляя шага и не глядя вниз. Под босыми ногами хрустела мелкая щебенка.
Когда он ступил на землю, один из провинившихся вздрогнул, как от удара, развернулся и бросился бежать. Остальные не пошевелились.
Занг Чао, не обратив на беглеца внимания, приблизился к провинившимся. Его голова доходила им до мочки уха, однако они стояли перед ним, как дети. Пронзительный взгляд Великого Учителя обвел неподвижные лица.
- Вечное Небо, что неизменно в своей переменчивости, издревле установило порядок вещей, которые изменены быть не могут, - тихо заговорил Занг Чао. - Зима всегда следует за осенью, и изменить это не под силу ни человеку, ни тудишэню[2], ни дракону. Вы знаете, что война задержала нас на равнине, и что сейчас осень уже кончается, заставляя растения увядать и впустую просыпать сытное семя на землю, где оно все равно не сможет взойти без мудрой руки. Так?
- Мы знаем, Совершенный! - нестройно отозвались крестьяне.
- Так почему теперь, когда над вами не стоят надсмотрщики князя с длинными палками, вы тратите время на склоки и зря топчете драгоценный ячмень? Вы хотите, чтобы ваши братья по вере, ваши жены и дети голодали? Хотите зимой грызть конский навоз?
Крестьяне молчали. Лица их пламенели.
- Куда побежал этот несчастный?
- Он здесь недавно, многого не знает, - сбивчиво заговорил старший из крестьян, пожилой мужчина с иссеченным в схватках лицом. - Мы все здесь недавно, Великий... Мы примкнули к твоему воинству в Си...
- Недостаточно числиться солдатом Желтых повязок. Нужно быть достойным этого звания. У вашего глупого товарища на спине и в душе еще не зарубцевались раны от палок ханьских палачей. Хорошо, что из долины есть всего один выход и глупец не погибнет от голода в снежной пустыне, среди скал и голых камней...
- Истинно, истинно так! - поддакнул старший.
- Это он затеял драку?
- Нет, Совершенный! - раздался почтительный, но смелый голос. Занг Чао, скосив глаза, увидел молодого работника в куртке из дубленой кожи. Скуластый, плосколицый, он выделялся среди прочих быстрыми, уверенными движениями и искривленными, как у конника, ногами.
Он сделал шаг вперед.
- Это сделал я!
- Как твое имя?
- Цаган-Сумнуд[3]!
- Ты не из нашего народа и похож на варваров с севера. Откуда ты прибыл?
- Я из племени даукара. В Великой Степи стало слишком тесно для простого харачу[4]. Жадные ханы захватили моих коней, убили моих братьев и сделали сиротами их маленьких дочерей. Чем мне было их кормить? Я пришел с ними в Империю, чтобы осесть на земле, но и здесь надо мной висела плеть богатого кровососа! Мы прослышали о тебе и присоединились к твоей армии...
- Зачем же ты ударил этого человека? Разве ты не знаешь, что сыновья Желтого Неба не делают друг другу вреда и не проливают братской крови?
- Я был в гневе. В твоей власти выгнать меня в ледяную пустыню или казнить...
Глаза Учителя вдруг вспыхнули мрачным огнем.
- Глупец! Мы не на войне! Понимаешь ли ты, что казнь твоя станет еще большим злом и грехом перед Небом, чем твоя пощечина? Или, может, ты надеешься на дне Озера Крови всласть отдохнуть от работы, к которой не привык в своих степях? Нам нужны каждые руки, а что предлагаешь ты? И кто позаботится о твоих племянницах?
Даукара молчал, явно не зная, что ответить.
- Я назначу тебе наказание. Сколько снопов ты собираешь за день?
- Двадцать, Совершенный!
- Мало! Ты отлыниваешь от работы и, не зная, чем себя занять, даешь волю рукам. До конца недели ты будешь собирать тридцать. После этого я наложу на тебя покаяние и пост. Своих девочек приведи к старшему над закромами - я распоряжусь, чтобы их кормили. Они не должны страдать из-за такого нерадивого работника!
Занг Чао повернулся и, не обращая больше внимания на проштрафившихся, пошел обратно к своей скале. За его спиной Цаган-Сумнуд, весь красный, торопливо орудовал кетменем, огрызаясь на беззлобные насмешки товарищей, довольных, что так дешево отделались.
Вечером Занг Бао, младший брат Учителя, как обычно, поднялся на утес, чтобы узнать, какими будут приказания и не нужно ли чего Совершенному, а также передать прошения крестьян. Обычно членам секты не дозволялось самим беспокоить погруженного в раздумья Занг Чао по житейским вопросам - разве что дело было исключительным или требовало большой мудрости для его разрешения. Учитель, выслушав донесение Старшего- над-Землями, кивнул и произнес несколько слов, до слуха людей не долетевших. Немного поразмыслив, он сделал какое-то приказание. Занг Бао склонился еще ниже и, осенив себя знамением, спустился вниз. Повстанцы благоговейно расступались перед ним.