В долине гасли огни. Утомленные тяжелой работой люди возвращались в свои дома и, проглотив ячменную лепешку с чашкой воды, валились спать, чтобы завтра снова выйти на торопливую позднюю страду. Через две-три недели урожай будет собран, и тогда впереди - не слишком уютная, но сытная и спокойная зимовка, вдали от войны, от поборов и грабежей, за непроходимым барьером гор.
Весной война начнется вновь.
Когда во всей стране свободы погасли огни, некоторое время в сгустившемся мраке горел лишь наполненный маслом светильник Занг Чао, мерцавший высоко на скале. Затем его свет задрожал, по нему пробежали смутные тени, как будто в келью кого-то провели.
Занг Чао, сидевший на истертой циновке у дальней стены, поднял голову и сделал охранникам знак удалиться.
Перед ним стоял мужчина средних лет в одежде монаха, но на монаха не похожий. Его волосы и борода сильно отросли и были всклокочены и неухожены, хотя и хранили еще следы изысканной стрижки. Руки, крепкие, сухие и нервные, не имели мозолей. Взгляд же, проницательный и суровый, напоминал взгляд самого Учителя, но не нес в себе того яркого огня, что приводил в священный трепет сектантов - в нем была глухая тоскливая неподвижность стоячей воды.
- Здравствуй, сын благородной семьи, - произнес Занг Чао мирно и спокойно.
- Здравствуй, - словно эхо, откликнулся человек.
- Садись, - Учитель указал на вторую циновку, на которой обычно сидели его братья.
Гонджун Сан сел, скрестив ноги.
- Ты голоден? У меня есть лепешки и молоко.
- Благодарю, меня кормили, - голос Гонджуна был тих и бесцветен. Он смотрел Занг Чао в глаза без всякого выражения, как смотрит усталый рудокоп на гранитный желвак, за который вдруг вильнула и спряталась рудная жила и который надо во что бы то ни стало прорубить, если хочешь дожить до завтра.
Однако сияние в глазах Учителя было непроницаемо.
- Сытно ли?
- Я привык довольствоваться малым.
- Это хорошо.
Занг Чао резко, как-то по-особому щелкнул пальцами, и Гонджун вздрогнул. Его руки сжались в кулаки, а плечи привычно согнулись, будто для отражения нападения. Но Совершенный уже смотрел не на него, а куда-то в угол пещеры, скрытый тенью.
Из тени змейкой выскользнул какой-то зверек, похожий на ласку, но крупнее и весь белый. Он, как суслик, сел на задние лапки и выжидающе поглядел на Занг Чао глазками-бусинками. Учитель указал взглядом на посох, лежавший в стороне. Зверек, будто перетекая в воздухе, подбежал к скипетру и начал толкать его носом и лапками, пока не подкатил к ноге старика. Рука главы секты скользнула по белой шерстке, и малыш затряс головой от удовольствия, но новый щелчок сразу поднял торчком короткие уши.
Словно струйка дыма, зверек скользнул обратно в угол и пропал в темноте. Занг Чао положил скипетр поперек колен и опять взглянул на Гонджуна.
- Что ты обо мне думаешь? - спросил он.
- Ты - бунтовщик и мой враг. Я должен тебя ненавидеть.
- Сегодня выходит срок твоему отшельничеству. Скажи, родились ли новые мысли в твоем сердце за этот год?
- Бесполезно отшельничество для души того, кто его не желает, - ответил Гонджун Сан.
- Мне говорили, что весной в твою пещеру однажды забежал горный козел. Как ты выжил?
- Я оглушил его камнем и сбросил с утеса.
- И это хорошо. Но я говорил не о душе. И не ради души я заточил тебя. Ощутил ли ты на своей шкуре, что есть бедность и нищета? Голод? Борьба за жизнь?
- Ощутил, - кивнул Гонджун.
- Нет! Еще нет. Даже на холодном ветру в своей келье, даже под жгучим горным солнцем и ледяными дождями - ты всегда знал, что в срок придут люди и накормят тебя, принесут топлива для костра и, возможно, сменят циновку. Тебе не пришлось бороться за все в жизни, за все и сразу. Но ты говоришь, что ощутил нужду и печаль - осознал ли ты, что есть те, кому они ведомы с рождения и до смерти?
- Я осознавал это всегда.
- Но зачем тогда ты выступил против нас, сын благородной семьи? - Совершенный выделил голосом слово "благородной", и в обычном вежливом обращении теперь явственно прозвучали издевка и осуждение.
- Моя жизнь принадлежит Империи.
Занг Чао хитро сощурился.
- Значит, я должен оставить тебя монахом еще на год?
- Я - твой пленник и нахожусь в твоей власти.
- Это верно. Скажи, у всех ли твоих солдат, что полегли год назад под стенами крепости, ты спрашивал, хотят ли они отдать жизнь за Империю?
- Ты помнишь, что я сдался с остатками своего войска сразу, как только стало ясно, что нам не победить.
- Почему?
- Я не хотел терять их жизни.
- Благородное устремление. Но все они, кроме тебя, сразу были подняты на копья. Мой брат все равно не смог бы удержать разгневанных людей. Почему же ты вообще ввязался в битву, когда могло обойтись без кровопролития?
- Его нельзя было избежать.
- Кто же виновен во всех этих смертях?
- Империя повелела мне и моим людям.
- Значит, Империя...
Гонджун Сан молчал.
- Ты сам сказал эти слова, не я. И ты продолжаешь ненавидеть нас?
- Это мой долг.
В полумраке они сидели друг против друга - низложенный, признанный мертвым регент и бывший чиновник из нищей провинции, мановением руки сотрясающий устои государства. Ночной холод пробегал по их коже, но ни тот, ни другой не ежился.
- Так скажи мне, сын благородной семьи: знаешь ли ты иной, бескровный путь для нас, что мог бы спасти страну - не Империю! - от ужаса и беззакония? Каким путем нам следовало бы идти? - спросил бывший чиновник.
- Не знаю, - тихо ответил регент.
Оба помолчали.
- С завтрашнего дня ты волен покинуть нас, сын благородной семьи. Мы дадим тебе пищи на дорогу, но не коня - лошади нужны нам, да тебе и не провести его через скалы. Возвращайся домой. Пока же будь моим гостем в этой скромной келье. Ветер не задувает в нее, и по ночам здесь сухо.
Гонджун поклонился:
- Благодарю за честь.
------------------------------------------------
Примечание к части
[1] В те времена, чтобы посланник случайно или намеренно не исказил донесение, его составляли в виде песни, которую гонец заучивал наизусть. Отчасти именно из-за этого в воспитание сыновей благородных семей входило искусство стихосложения.
[2] Тудишэнь - дух-хранитель местности. Как правило, тудишэнем после смерти становился человек, снискавший любовь и уважение людей либо многое сделавший для края.
[3] Цаган-Сумнуд - Белый Стрелок.
[4] Харачу - татарск. "бедняк, незнатный кочевник".
Глава седьмая. ГРОЗА НАД НЕБЕСНЫМ ДВОРЦОМ
Тяжелые дни настали для Империи...
Спрятавшись в горах, Занг Чао решил взять врага измором. Несмотря на стремительность Армии Совета, страда, как и предсказывал Юань Шао, все же оказалась упущена. Всю осень крестьяне, вместо того, чтобы собирать урожай, сражались со своими мятежными собратьями, и теперь, как будто по мановению руки волшебника, холода пришли резко и сразу, погубив рис и ячмень. Суровая зима, сочетавшись с погибшими за время войны урожаями, разрешилась страшным голодом. Кое-где измученные, превратившиеся в живые скелеты земледельцы доходили до того, что ели полузамерзшие, гниющие трупы убитых, и вскоре по стране помчалось невидимое, ужасное моровое поветрие. Только несколько областей избежали грозной беды - в их числе были долина У и провинция Лоян.
Вымирали целые деревни. Болезни и голод рыскали по заснеженным улицам, невидимым смертоносным ветром сочась в щели наглухо законопаченных, угрюмо черневших домов. Встревоженные владетельные князья торопливо выделяли оголодавшим подданным толику своих запасов, чем вызывали недовольство собственных воинов и слуг. Но скудных подачек все равно не хватало на всех.