Ночь прошла, на долину бросило первые лучи алое солнце. Ночные пожары успели угаснуть, но воздух по-прежнему был полон запахом горелого ячменя и смрадом обугленной плоти. По засыпанному остывшим пеплом полю медленно брел Тан Чжоу.
Он был там, до самого последнего мига. Он видел, как Великий Учитель падал с обрыва. Он вместе со всеми потом искал у подножия тело сумасшедшего Ган Ниня. Искал безрезультатно, молодой пират как сквозь землю провалился. Он видел, как остатки мятежного войска прижали к горам и изрешетили стрелами, как искали и ловили убегающих по горам сектантов и крестьян. Он видел, как над телом Занг Чао в окружении солдат вершили суд Хуанфу Сун и Сун Цзян, как подняли на копье длиннобородую голову и, бросив в корзину, отправили в тыл - отвезти в Лоян. Он видел, как затем судили и казнили взятых в плен повстанцев. Ему казалось, что все они смотрели на него.
Он слышал, что тело Занг Бао, Старшего-над-Землями, так и не было найдено после боя. Он слышал, будто его видели в предгорьях, мчащимся прочь на чьем-то коне. Также сумели скрыться, с горсткой бойцов прорвавшись сквозь оставленные войсками ворота, Гао Шэн, Чжан Мэн-чен и раненый Хэ И. Он слышал, что хитроумного Сыма И, проложившего им путь, тоже не смогли разыскать после битвы: одни говорили, что он превратился в птицу и скрылся в небесах, другие - что он в образе рыбы исчез в реке. Что произошло на самом деле, выяснить было невозможно.
Все это было вчера. Сегодня тайного убежища повстанцев больше не существовало.
Он не мог понять происходившего с ним. Внутри него будто натянулась и дрожала, готовая лопнуть, тонкая струна, наполняя окружающий мир почти неразличимым звоном. Кроме этой струны, больше там не было ничего. Только пустота, наполненная тихим, вибрирующим звуком.
- Эй, столичный! - окликнули его. Оглянувшись, он увидел сквозь дым двоих однополчан, приближавшихся со стороны сгоревшей деревни. Подойдя к нему, они некоторое время молча стояли и смотрели на раскинувшееся вокруг побоище.
- Собачья работа, - вздохнул один наконец. - Одно дело бандитов и варваров резать, дело правое, понимаешь. Но чтобы вот так...
Он указал туда, где возле одного из домов лежали две смуглокожие девочки. У обеих были распороты животы.
- Старик наш и то недоволен, - кивнул другой. - И князю это все не по душе, нутром чую.
- Собачья работа, - медленно повторил первый. - Кстати, тебя князь искал. Эй!
- Ммм? - гул струны на мгновение затих в ушах Тан Чжоу. - Меня?
- Тебя, тебя. Говорят, на повышение идешь. Заслужил вроде чем-то...
Слова стронули в душе что-то почти забытое и оборвали струну. Неслышимый уху звон с размаху ударил в сердце и взмыл вверх двумя огненными копьями. Мир вокруг завертелся волчком, разведчик повел по сторонам внезапно раскалившимися глазами и горько, безудержно зарыдал.
------------------------------------------------
Примечание к части
[1] Гао-цзу (256 до н. э. - 195 до н. э.) - храмовое имя императора Лю Бана, основателя династии Хань. Происходивший родом из крестьян, Лю Бан поднял восстание против династии Цинь и, одержав победу в тяжелой войне с царством Чу, восстановил порядок в стране. Изрядно смягчивший жестокие циньские законы и проведший несколько экономических реформ, Гао-цзу до конца эпохи Троецарствия воспринимался как эталон мудрого правителя и пример для подражания.
[2] Ду-вэй (ци-ду-вэй для кавалерии) - офицерское звание в древнем Китае, соответствовавшее среднему командному составу.
[3] Цзи (здесь) - древнее оружие тяжелой пехоты и конницы, нечто вроде клевца на длинном древке, предназначенного для стаскивания с коней вражеских всадников. Боевые кони в то время были крайне дороги и являлись ценным трофеем, поэтому гибельных для кавалерии длинных копий, описанных мной в четвертой главе, китайцы почти не знали и не использовали. Надеюсь, читатель простит мне ту небольшую вольность.
[4] Да-ду-ду - официальная форма, то же самое, что и ду-ду (см. гл. 11).
[5] Цзу (здесь) - см. гл. 9.
Глава тринадцатая. ПО ЗАСЛУГАМ И ДОСТОИНСТВУ
Миновало несколько месяцев. В уезде Аньси заканчивали крепить рисовые поля и сеять ячмень. Мало что легло в почву: погибшие в прошлом году всходы и страшная голодная зима не оставили от крестьянских запасов ничего, а захваченный на войне провиант Желтых повязок давно весь вышел. Молодой наместник вынужден был раскрыть собственные амбары и выдать зерно для сева, но и его после распределения между тремя деревнями уезда не достало и двух телег на каждую.
- Зимой пиры пировал, а теперь локти кусает, - ворчали перед рассветом голодные крестьяне, разбрасывая зерно по колено в холодной воде. - Как до урожая дожить? Сколько еще листья с деревьев обдирать на завтрак?
- Сам прошлой осенью небось все на коне скакал, - поминутно сплевывая, зло цедил сквозь зубы сутулый бедняк с опухшими икрами. - И что мне было в добровольцы не пойти тогда? Тоже сидел бы сейчас где-нибудь и вино попивал... Или по соседям в гости ездил, как этот сейчас!
- Ну этот еще ничего, - возразил его сосед. - По крайней мере, палкой почем зря не машет и не орет чуть что. Не то что наш прежний - забыл уже?
- Все они одинаковы, - чихнув, отмахнулся сутулый. - Что вояка в земле понимает? И стыда никакого нет тоже. Жену мою всю зиму к себе в усадьбу таскал, и братнину тоже. Что уж он с ней там делал - не говорит. Эй, про тебя говорю, бесстыдница!
Работавшая возле него женщина с красными, сморщенными руками, молча отвернулась.
- А тебе позарез надо знать, что именно этот кобель с твоей женой вытворял? - подала голос трудившаяся неподалеку сгорбленная старуха. - Совесть у самого где? Тебе бы, дураку, ноги раздвинули - небо на голову не обвалится?
- Да я что... - уже тише буркнул бедняк. С силой размахнувшись, он всадил мотыгу в глину. - Эх, да что же за жизнь такая поганая пошла!
Некоторое время работали молча. Затем холодная утренняя дымка содрогнулась, ветер донес скрип колес и стук копыт. Вдали на проходившей мимо поля дороге, на фоне темнеющего на горизонте леса, показались огни.
- Едет кто-то, - начали вглядываться в туман крестьяне. - Никак сам возвращается?
Предрассветные сумерки разомкнулись, выпустив окруженное огнями темное пятно. Приближаясь к деревне, оно постепенно превратилось в череду телег, сопровождаемых тремя десятками пеших копейщиков в кожаных куртках и соломенных шляпах. В голове и хвосте обоза ехали два всадника, время от времени менявшихся местами. Телеги были тщательно укрыты промасленной тканью.
Передней телегой правил человек в светло-сером халате. Коническая шляпа, такая же, как у охранников, прикрывала склоненную, будто от усталости, голову, но руки твердо держали поводья быков. На боку его, побрякивая о борт повозки, висел длинный меч.
- Привет вам, добрые люди! - сонным и хриплым от долгого молчания голосом произнес он, и крестьяне узнали наместника Лю Бэя. - Засеваете?
- Сеем, господин, - поклонились крестьяне.
- Хорошо, - кивнул Лю Бэй. - После окончания соберите всех деревенских возле моего дома. И чтобы никто не опаздывал! Мне нужно кое-что всем сообщить.
Слегка хлестнув быков вожжами, он послал телегу вперед и въехал в деревню. Копейщики шли, окидывая окрестности подозрительными взглядами. Оба конника, - Гуань Юй и Чжан Фэй, - спешившись у края поля, повели лошадей в поводу, тоже поглядывая по сторонам. Вид у сторожей был необыкновенно значительный, будто в повозках везли золото. Работавшие проводили их мрачными взглядами.
- Подарки от соседа везет, - буркнул сутулый, снова сплевывая в воду. - Небось, скажет, что новый налог собирает! Отдавать-то чем-то надо...
К усадьбе наместника шли без радости, отряхиваясь от грязи и дрожа на ветру. Стуча в двери, будили детей и стариков - те выходили, канюча и ворча. Женщины шли молча и чуть в стороне, с видом тоже весьма значительным и каким-то отстраненным, словно знали что-то, их мужьям неведомое. На небольшой площадке перед усадьбой, под охраной все тех же обозных сторожей, уже стояло несколько повозок. В задних рядах глядели на них кисло и мрачно, в передних же - скорее удивленно, постоянно принюхиваясь.