В противоположность жестокому Дун Чжо, Лю Цзы, отличившийся некогда во время восстания в Нан, был приветлив и обходителен со своими подчиненными. Он захватил в поход из своего столичного поместья целый обоз рисового вина, никому не отказывал в совете и помощи и сам был третейским судьей, когда между солдатами возникали разногласия. Рядовые и офицеры любили своего генерала, всегда державшегося просто и уважительно, и свысока поглядывали на запуганных, озлобленных воинов Дун Чжо. Все чаще в объединенном войске случались самовольные переходы из одной армии в другую. Офицеры Дун Чжо не слишком усердно искали ослушников, втайне завидуя безликим, не известным напыщенному князю в лицо рядовым, а Лю Цзы в ответ на гневные письма оскорбленного регента улыбался и приговаривал, что никаких дезертиров в его войске нет и что оно пополняется лишь за счет обездоленных бедняг, ищущих лучшей жизни.
Продвижение войска почти остановилось. Солдаты боялись войны не меньше, чем Дун Чжо. Обстановка дошла до полного накала, когда однажды ночью сто молодых воинов-новобранцев, доведенных до отчаяния, перебили часовых и ушли из лагеря, чтобы присоединиться к Желтым повязкам. Дун Чжо в бешенстве послал за ними конный отряд. Дезертиров поймали и вернули в лагерь, где они во всеуслышание поносили главу армии и открыто призывали к восстанию. Регент приказал посадить их на колья, предварительно отрубив языки и руки.
- Пускай теперь покричат! - рычал он, хрустя толстыми пальцами. - Эти слепые свиньи будут знать, как бунтовать против меня!
Однако вышло по-иному. Лю Цзы, узнав об этом происшествии, возмутился и потребовал созыва совета офицеров. Ночью на совете он обрисовал поступки Дун Чжо, приведшие к такому положению дел, указал на то, что так они могут потерять всю армию, и в заключение открыто назвал поведение консула зверством. Сообща было принято решение отстранить регента от командования армией и передать его войско в руки Лю Цзы. Наутро оба лагеря сотрясали радостные крики: солдаты плакали от радости.
С тех пор оскорбленный Дун Чжо с небольшим отрядом телохранителей ехал в стороне от общих сил, на ночь становясь отдельным бивуаком. Опасаясь мести солдат, он выставлял удвоенную стражу и спал в доспехах, с кинжалом в руке.
Молодой, сильный, постоянно веселый и чем-то занятый, Лю Цзы навел порядок в деморализованных полках регента, сменив нескольких чересчур суровых офицеров и отменив жестокую порку за любое прегрешение. Боевой дух войска несколько поднялся, движение на запад возобновилось. Однако страх перед бандами Безумца все еще стоял перед солдатами густым ядовитым туманом. Говорили, что братья Занг - не люди, что они восьми ци ростом и пяти ци в плечах, что они могут ходить под землей и летать на журавлях, повелевают крысами, совами и пауками, ударом кулака разрушают горы, превращают взглядом в камень. Шептались о недавнем сражении под Гуаньло, когда воины Занг Лянга будто бы стали неуязвимы для стрел и копий, а сам Старший-над- Людьми взмахами рук поднимал в воздух огромные камни и метал их в защитников города. Неизвестность пугала людей.
Лю Цзы пытался дознаться, кто сеет в войске панику, но никто из воинов не мог внятно объяснить, от кого он слышал эти сплетни. Приметы, называемые ими, не подходили полностью ни к одному из солдат - создавалось впечатление, что какие-то люди, одетые в форму имперских воинов, просто приходят в лагерь по ночам и уходят с рассветом. Генерал приказал увеличить охрану лагеря, но никого из таинственных шатунов поймать не удалось.
Хотя полководец никак не выказывал перед солдатами своей озабоченности, она все же была, и была нешуточной. Армия по-прежнему двигалась очень медленно. Впереди ждал много дней осаждаемый город - сколько времени еще продержатся там? А позади были Совет и императорский двор, тоже ждать не намеренные... "Чтоб ему провалиться, этой жирной крысе! - мрачно думал он о Дун Чжо по вечерам. - И сам ни на что не годен, и мне все испортил. Теперь уже не успеть ни лазутчиков выслать, ни составить мало-мальски сложный план - лишь бы просто добраться вовремя..."
Поразмыслив, Лю Цзы разделил свое войско на три части. Первая, в которую вошли наиболее смелые воины, отделилась от главных сил и под командованием верных офицеров двинулась на северо-запад, делая широкий крюк. Вторую, похлипче духом, он оставил в резерве позади общих сил. Сам же Лю Цзы возглавил третью, составленную из самых робких и деморализованных солдат, и повел ее прямо на город. Продвижение шло медленно, испуганные бойцы снова начали роптать. Без особой надежды на успех генерал также выслал вперед нескольких соглядатаев с приказом проникнуть в осажденный город. Ни один из них не вернулся.
Но когда впереди наконец показались пробитые камнями стены из последних сил сопротивлявшегося Циньчжоу, страх исчез. Его вдруг сменило странное оцепенение, охватывающее человека перед лицом неотвратимой судьбы - все свершится так или иначе, и от этого не уйти никуда. В молчании воинство смотрело с холма на мятежников, карабкавшихся на стены по лестницам и кативших к воротам новые тараны взамен разбитых осажденными.
Лю Цзы выехал вперед на своем пегом коне. Указав концом меча на лагерь Желтых повязок, он громко и презрительно рассмеялся.
- Посмотрите, храбрецы! - крикнул он. - И это те, кого вы боялись?
И в тот же момент, будто рука незримого божества сдернула повязки с их глаз, воины вдруг воспрянули духом. Вместо колдунов и великанов, сокрушающих человека, как былинку, они увидели огромную толпу оборванных, тощих людей в желтых тюрбанах, вооруженных самодельными копьями и топорами. Глаза бунтовщиков дико горели, рты искривлялись в бешеной ярости, но все же это были обычные, смертные люди, которые могли убивать, но могли и быть убиты.
- Вперед! - вскричал полководец и первым пустился вскачь с холма. Вслед ему понеслись первые всадники. Их становилось все больше и больше - и вот наконец огромный черный клин со всадником в сверкающей броне на острие врубился в нестройные ряды застывших от удивления мятежников. Дикий крик затоптанного юноши в грязно-желтой повязке взвился над побоищем, на миг перебив все звуки, в воздухе заметались испуганные возгласы, а потом все потонуло в яростном реве солдат, вымещавших на врагах все недели утомительного марша, весь страх, всю боль, все издевательства, что пришлось перетерпеть из-за их бунта.
С трудом оправившись от первого натиска, мятежники встали сплошной стеной, ощетинившись копьями. И на мгновение тяжелый клин конницы надломился, завяз в пучине тощих, загорелых до черноты тел, Лю Цзы на своем коне отчаянно завертелся во все стороны, рассыпая удары по желтым головам - но с северо-запада "в скулу" войску бунтовщиков уже летел новый живой таран. И в тот же миг позади послышались вопли и звон металла - это жаждущие крови защитники Циньчжоу вышли из города и ударили мятежникам в спину.
Монолитный кулак повстанцев дрогнул и рассыпался на множество испуганных, бегущих в страхе за свою жизнь людей. Битва, не успев начаться, превратилась в резню, озверевшие солдаты гнали и добивали бунтовщиков, как зайцев. Молодой офицер в доспехах из желтой меди, до сих пор отчаянно пытавшийся навести порядок в своем ошеломленном войске, прекратил надрывать горло и отшвырнул щит в сторону. Схватившись за узду ближайшего коня, потерявшего всадника, он взлетел в седло и, пригнувшись, помчался на север, прочь от города.
Лю Цзы проводил его взглядом, стараясь запомнить худое лицо со шрамом над левой бровью. Вокруг него врагов уже не осталось. Спешившись, он ощутил боль в левой ноге - чье-то копье проникло под набедренник и надорвало мышцу. Прихрамывая, он повел коня обратно к холму, не оглядываясь назад. Его солдат уже не нужно было подбадривать.