С вершины на него молча смотрел не принимавший в атаке участия Дун Чжо. В глазах регента пульсировала глухая, ядовитая злоба.
Воины захватили несколько десятков пленных, однако это мало чем помогло: на допросах мятежники либо громко славили Желтые Небеса, не обращая внимания на пылающие уголья, - это были сектанты, - либо торопливо рассказывали все подряд, кроме того, что было нужно Лю Цзы. Никто из сломавшихся не знал, что после взятия города намеревался делать их командир - его, как выяснил генерал, звали Чэн Юань-чжи, - и какие приказы он получил от Безумца. Все, что удалось выяснить - с севера приближается еще один большой отряд Желтых повязок, посланный Безумцем на подмогу осаждающим, не измотанный войной и хорошо вооруженный. Не было сомнения, что офицер со шрамом поскакал на соединение с ним и теперь уже рассказывает, как прошел бой и с какой стороны проще будет ударить.
Лю Цзы проклинал себя за то, что сразу не схватил вождя повстанцев. Он начал спешно укреплять оборону города. Солдаты восстанавливали полуразрушенные стены, спешно выкапывали широкий ров, вбивая на дне его острые колья. Им едва могли помогать шатавшиеся от голода горожане. Пищи в городе почти не осталось: чиновник, ведавший снабжением, исчез при приближении войска Чэн Юань-чжи, и обширные закрома в первые же дни были разграблены дочиста мародерами и трусами. Поля вокруг города были голы: защитники Циньчжоу рассказывали, что, пока часть врагов штурмовала стены, множество мятежников спешно собирали рис и ячмень, тут же молотили и грузили на деревянные телеги, отъезжавшие к северу.
Дивясь дьявольской хитрости Безумца, Лю Цзы приказал уменьшить порции и выделил для жителей Циньчжоу долю полковых припасов, но войсковые обозы и так значительно опустели за время перехода. А тут еще нелегкая принесла из столицы императорского проверяющего, евнуха[1] Цзо Фына, посланного узнать, как идет кампания.
Жирный, с опухшим женоподобным лицом, Цзо Фын разыскал генерала на стенах Циньчжоу, где тот, голый по пояс, вместе со своими солдатами таскал тяжелые камни и сыпал в щели между рядами кладки песок.
- Мира и благоденствия роду твоему, сын благородной семьи[2]! - напыщенно произнес евнух. Утомленный Лю Цзы мрачно взглянул на него, но не стал обрывать нахала. Проглотив насмешку, он продолжил свой путь к широкой бреши, неся на плечах огромный камень.
Идущий рядом сановник через некоторое время повторил приветствие, но генерал и тут не ответил ему. Безбородое лицо Цзо Фына искривилось в недовольной гримасе.
- Неужели во время тяжелых боев великому Лю Цзы вышибло перепонки из ушей? - нагло спросил он.
- Не вышибло, - буркнул полководец, устанавливая камень на место и вытирая пот с лица. - Мира и твоей семье, евнух.
Цзо Фын побагровел, но тоже предпочел сдержаться. Он разразился длинной витиеватой тирадой, в которой описывал цель своего визита и свои крупные полномочия. Говорить ему пришлось на ходу, ибо Лю Цзы, не отвечая, двинулся вниз за новым камнем. Вокруг них сновали воины с булыжниками и ведрами песка, толкая плечами и наступая проверяющему на подол узорчатого халата. Евнух раздражался все сильнее.
- Так как же идет война, баоюй сяньшен? Почему ты не преследуешь мятежников, а отсиживаешься в городе? - ядовито осведомился он.
- Скоро будет битва, - равнодушно ответил Лю Цзы. - Сюда идет войско Желтых повязок. Тогда нам придется выйти.
Цзо Фын обеспокоился.
- Откуда они идут?
- Со стороны равнин. Их семь-восемь тысяч или около того.
Царедворец позеленел. Испуганным взглядом он обвел изуродованные стены, неглубокий ров и полуразрушенные дома.
- Когда же они будут здесь, могучий?
- Если я не ошибаюсь, через неделю[3]...
Евнух перевел дух. Уверенный, что успеет отъехать в обратный путь до начала сражения, он внова принял величественный вид и покачал головой:
- Ты поступаешь неразумно, Лю Цзы. Тебе следовало бы выйти к ним навстречу и дать мерзавцам бой. А где благородный Дун Чжо, второй глава армии?
- Благородный Дун Чжо пребывает в городе и не занимается делами обороны. За поступки, достойные не мудрого военачальника, а лесного разбойника, я отстранил его от командования войсками...
От изумления и гнева у Цзо Фына отпала челюсть. Кое-как справившись с ошеломлением, евнух вновь покраснел от злости. Согнутым, судорожно дрожащим пальцем он потряс перед лицом спокойно глядевшего на него Лю Цзы:
- Много о себе возомнил ты, генерал! Кто есть он и кто ты? Великий Дун Чжо - управитель дворца и воспитатель юного Сына Неба, а тебя возвысили из простых ратников! Тебе следует знать свое место и вести полки Совета, не мешаясь в чужие дела! Если так себя ведет генерал, неудивительно, что жалкая чернь хочет отстранить самого императора!.. - царедворец фыркал, брызгал слюной и изо всех сил стучал по камням каблуками.
- Я признаю над собой только власть Сына Неба и Совета, а они поставили меня главным в этом походе, - бесстрашно ответил полководец. - Если тебе что-то не по душе, ты можешь забрать с собой этого жирного кабана и возвращаться в столицу за новой армией, безбородая свинья!
- Как ты смеешь?! Высокомерный бедняк, бесхвостый осел, лукавый сын лисы и... - поперхнувшись, царедворец умолк и долго откашливался и отплевывался, стуча себя кулаком в грудь. Лю Цзы с насмешкой глядел на разъяренного евнуха, в болтающемся халате похожего на злую старую бабу.
Однако, обретя дар речи, Цзо Фын обрел и прежнюю трезвость ума, явно что-то смекнув. Выражение гнева сменилось на его лице удрученной суровостью.
- Великое неблагополучие нахожу я в твоем войске, Лю Цзы, - произнес он скрипучим голосом, снова поднимая палец. - Императрица и Сын Неба узнают о том, как здесь обижают их верных слуг и потакают бунтовщикам. Однако... - он хитро поглядел на полководца, складывая кисти рук перед грудью, - ...они ведь могут узнать не все, верно? Или узнать не сейчас, или вовсе ничего не узнать... Ты понимаешь меня, могучий?
Пальцы Цзо Фына легонько шевельнулись во всем известном жесте, что пережил множество народов и явно намерен пережить еще больше.
Лю Цзы медленно обвел взглядом пухлую фигуру взяточника. Если Цзо Фын начнет лгать и сплетничать при дворе, для него, незнатного генерала, это может обернуться грозными бедами... На миг полководец заколебался, но потом с внезапным омерзением отпрянул от евнуха, как от ядовитой жабы.
- Убирайся, тварь! - крикнул он.
- Что-о-о? - изумленный евнух вытянул шею, словно пытаясь вновь услышать уже унесенные ветром слова.
- Убирайся, откуда пришел! - раздельно произнес Лю Цзы уже тише, но по-прежнему твердо. - У меня нет для тебя денег.
Злые искры заплясали в глазах евнуха. Прошипев неразборчивое проклятье, он развернулся и быстро пошел к городским воротам. Лю Цзы смотрел, как царедворец садится в повозку, как она трогается с места и молнией уносится прочь, пока на дороге не осела пыль, а потом взвалил на плечи новый камень и вновь поднялся на стену. Умом он понимал, что не мог ответить иначе, но на душе у него было тяжело.
Через пять дней в город прибыл посланник императора со стражей. Лю Цзы был обвинен в уклонении от боевых действий, трусости и подрыве боевого духа войска. Его отстранили от должности командующего, заковали в цепи и на позорной колеснице увезли в столицу для суда, возвратив власть над армией Дун Чжо.
Регент торжествовал. Под военные нужды забрав у горожан ту пищу, что выделил им Лю Цзы, и их собственные скудные запасы, он вывел войска из города и двинулся на север, навстречу мятежникам.
------------------------------------------------
Примечание к части
[1] При императоре Хуань-ди евнухи обрели большую силу при дворе. Изначально евнух мог считаться только слугой, поэтому Сын Неба, не опасаясь их властолюбия, доверял им все больше и больше, так что в конце концов десять дворцовых евнухов - Чжао Чжун, Фын Сюй, Дуань Гуй, Цао Цзе, Хоу Лань, Цзянь Ши, Чэн Куан, Ся Хуэй, Го Шэн и Чжан Жан - объявили себя "десятью приближенными", сосредоточив в своих руках власть над дворцом, столицей и, как следствие, всей Империей. Все они входили в Верховный Совет и обладали там правом решающего голоса. Жадность и административная бездарность "десяти приближенных" привела экономику и политическую ситуацию страны к краху, что однажды побудило советника Цай Юня подать императору Линь-ди челобитную, где он в резких выражениях указывал, что корень бедствий в Империи в том, что "куры заменили петухов". Однако Цай Юнь был подвергнут опале и сослан, а главенство евнухов сохранялось в Поднебесной до самой смерти императора Сянь-ди и падения династии Хань.