[2] По китайским понятиям того времени, обращения "сын благородной семьи" и "благородный муж" употреблялись лишь в разговоре с нижестоящими или малознакомыми людьми. С течением времени социальная окраска обращения изменилась, однако в ханьскую эпоху назвать "сыном" хорошо известного и равного себе человека официально считалось неуважением, и придворный евнух не мог об этом не знать.
[3] Китайская неделя (цзю) составляет девять дней.
Глава четвертая. ВЕЛИКАНЫ И КАРЛИКИ
Две армии сошлись на закате второго дня на равнине Цо. Желтые повязки, разбив лагерь, дожидались утомленных солдат, сидя вокруг костров и жаря чечевицу. При виде войска они ловко и споро расхватали оружие и вышли из лагеря навстречу. С изумлением Дун Чжо не увидел ни таранов, ни камнеметов, ни осадных башен, и понял, что его попросту выманили из города.
- Чэн Юань-чжи заплатит мне за это жизнью! - хрипел он в ярости.
- Это не Чэн Юань-чжи! - ответил один из офицеров Лю Цзы, участвовавший в снятии осады. - Его шатер - серый, с красным узором, - стоит у края лагеря. А у этого вождя шатер желтый, с тонкой синей полосой понизу. Это сам Безумец!
Глава отряда противника - невысокий бородатый человек в золотой мантии, - носился перед войском бунтовщиков на сером коне, размахивая посохом с красным набалдашником. Звуки его голоса долетали даже до рядов имперских воинов.
Среди восставших ходили высокие, могучие люди в холщовых плащах и деревянных доспехах. Заходящее солнце удлиняло их тени, и они казались настоящими гигантами.
- Колдовство Безумца привело сюда великанов! - шептал Дун Чжо.
- Нет! - вмешался все тот же офицер. - Я был вместе с Лю Цзы на юге во время прежнего восстания. Это нанские варвары! Как они сюда попали? Как он смог договориться с ними?
Военачальник недовольно покосился на чересчур умного, но все же немного успокоился. Увидев, что мятежники вооружены лишь топорами и мечами, он приказал войскам атаковать.
Перед строем имперской конницы повстанцы казались стадом злых обезьян. Всадники понеслись вперед, уже не клином, а развернутым полумесяцем, чтобы, по замыслу Дун Чжо, охватить все мятежное воинство и раздавить его в стальном кулаке. Второй волной должны были идти копейщики. Могучие, закованные в доспехи, даже поодиночке они стоили троих мятежных крестьян.
Однако восставшие не отступали. Когда до приближающихся всадников осталось не больше десяти конских корпусов, человек на сером коне взмахнул своим жезлом. Тотчас же передние ряды его бойцов, нагнувшись, подхватили что-то длинное из травы и встали в оборонительную позицию.
- Копья! - задохнулся Дун Чжо. - Сыновья свиней!.. Назад! Назад!!! - заорал он, махая мечом. Но грохот копыт заглушил его слова. Увидев, в чем дело, передние всадники попытались отвернуть в сторону, но непросто справиться с разгоряченным конем, когда опасность столь близка - а сзади напирали новые ряды...
Словно быков на вертела, приняли восставшие конницу на огромные копья. Ужасный вой повис над равниной. Умирающие лошади, обломив четырехшаговые[1] древки, давили всадников и бились в агонии на земле, увеча и выбивая из седел следовавших за ними воинов. Некоторые воины отчаянным усилием заставляли коней перескочить через передние жала, но там их принимали на копья следующие ряды. Хохотавшие лучники мятежников посылали стрелы в раненых.
В мгновение ока все было кончено. Вместо могучего конного отряда на земле лежала огромная груда изуродованного мяса. Дун Чжо рвал свою бороду.
Ощетинившаяся грозными жалами толпа повстанцев, сохраняя порядок, двинулась вперед...
- Прочь! - вдруг заревел Дун Чжо. - Отступаем! Назад! - и кинулся к своему шатру, где один из помощников держал под уздцы его коня. Однако воин, глядя на испуганного полководца, вдруг со злым смехом отпрянул и полоснул скакуна мечом по передней ноге. Благородное животное, дико вскрикнув, упало на колени.
Огромные глаза Дун Чжо выкатились из орбит. Он огляделся - его собственные солдаты со всех сторон приближались к нему с оружием в руках. На лицах их была ненависть. В мгновение ока генерал оказался взят в кольцо мечей и копий.
- Измена!.. - прохрипел регент, бледнея. Один из солдат развернулся и побежал к приближавшемуся человеку в золотой мантии, что-то выкрикивая. Тот, выслушав его, удовлетворенно кивнул и двинул коня к замершему в страхе и ярости регенту.
Но, едва он успел одолеть половину расстояния, как с востока неожиданно донеслись какие-то вопли и шум битвы.
Отряд Чэн Юань-чжи, не принимавший участия в сражении, находился на левом фланге войска Безумца и первым принял на себя удар нового противника. Мятежники отчаянно резались с какими-то людьми в серых одеждах, вооруженными длинными мечами и палицами. Выгадав удачный момент, они выскочили из леса на краю равнины и врубились в войско зазевавшихся повстанцев, как топор в дерево.
Впереди отряда неведомых врагов сражались трое воинов, с ног до головы закованных в латы. Даже огромные, сильные варвары из Нан разлетались от них во все стороны. Один из них, настоящий великан, рубился кривым, словно серп, мечом на длинной рукояти, второй был вооружен огромным копьем в два человеческих роста, которым он орудовал так же легко, как швея - иглой. Третий же воин, шедший между ними, был ниже и уже в плечах, но в том, как двигались трое воинов, как вслед за ними поворачивались и рубили их солдаты, чувствовалась его воля - именно он был средоточием железного кулака, осью, вокруг которой вращалось колесо смерти.
Ободряя своих бойцов воинственным кличем, навстречу вожакам бросились Чэн Юань-чжи и старый разбойник Дэн Мао, его правая рука и помощник. Дезертир из армии Гонджун Сана, мятежный офицер, искушенный в боях, взмахнул мечом и обрушил на великана удар, вложив в него всю массу своего тела. Он был уверен, что разрубит врага надвое, но тот успел подставить меч, и Чэн Юань-чжи содрогнулся, в глазах у него потемнело от сотрясения: ему показалось, что он ударил не по живому человеку, а по скале. Он приготовился атаковать снова, но тут заметил, что Дэн Мао, пронзенный копьем правого воина, медленно валится наземь. В следующую секунду в воздухе мелькнул кривой меч, разрубивший вязкие медные доспехи Чэн Юань-чжи и его самого почти пополам.
Крики ужаса заметались в воздухе, повстанцы отхлынули от казавшихся непобедимыми врагов. Глава восстания повернул коня и пустился к схватке, мигом забыв про Дун Чжо. Регент только этого и дожидался: ударом сильной руки повергнув наземь одного из обступивших его солдат, он вырвался из кольца, выхватил меч и, выставив его перед собой, прижался спиной к обозной телеге.
- Ну что, собаки? - прохрипел он. - Кто осмелится?!..
Но солдатам уже не было до него дела. В страхе наблюдая, как серый отряд все глубже врубается в растерянное, смешавшееся войско врага, как люди в желтых тюрбанах пятятся от неуязвимой, грозной троицы, они побросали оружие и кинулись вслед за отступающими бунтовщиками. Дун Чжо остался один рядом со своим искалеченным конем. Тяжело дыша, он оперся на телегу, вытирая пот со лба.
Вскоре битва закончилась. Испуганные мятежники бежали от воинов в сером беспорядочной толпой, сшибая с ног и давя друг друга. Вожаки спасителей подошли к регенту, снимая шлемы на ходу.
Гигант, обнажив голову, оказался черноволосым и краснолицым детиной с проседью в длинной бороде. Человек с копьем был средних лет, широконос и широкоскул, с бородой странного цвета соломы. Главарь же без шлема оказался моложе их всех: ему едва ли перевалило за тридцать. Его смелое лицо было безусым и гладким, как у девушки. В черных глазах читались гордость и ум.