«Наконец-то, мы к чему-то приближаемся!» Я почти потер руки от нетерпения.
«Юного воина, когда он был еще ребенком, тренировали в прыжках следующим образом. Ему давали зернышко кукурузы, и он сажал его в землю. Как только появлялся росток, юный ниндзя прыгал через него много-много раз. Каждый день росток подрастал, каждый день ребенок прыгал. Вскоре росток становился выше головы ребенка, но это его не останавливало. Когда же молодому воину все же не удавалось перепрыгнуть росток, ему давали следующее зернышко, и процедура повторялась. Со временем, не оставалось такого стебля, который не смог бы перепрыгнуть молодой ниндзя».
«Ну, и что дальше? В чем здесь секрет?» — спросил я, ожидая окончательного откровения.
Сократ сделал паузу и глубоко вздохнул. «Теперь понятно, что молодые ниндзя практиковались на ростках кукурузы. Я практикуюсь на заправочных станциях».
В помещении повисла тишина. И, вдруг, внезапно Сократ разразился раскатистым музыкальным смехом, да так, что ему пришлось опереться на автомобиль, с которым он работал.
«И это все, да? Это ты мне собирался рассказать о крышах?»
«Дэн, это все, что ты можешь знать, пока не сможешь действовать», — ответил он.
«Ты хочешь сказать, что ты будешь учить меня запрыгивать на крыши?» — светлея, спросил я.
«Может да, а может, и нет. У каждого из нас есть свои уникальные таланты. Может быть, ты научишься запрыгивать на крыши, — оскалился он, — А сейчас, брось-ка мне вон ту отвертку?»
Я бросил ему отвертку. Клянусь, он поймал ее в воздухе, глядя в другую сторону! Он быстро воспользовался ей и запустил ее обратно, с криком: «Лови!». Я упустил ее, и она с громким звоном грохнулась на пол. Это было невыносимо! Сколько еще унижений мог я стерпеть?
Следующие недели пролетали быстро, и мои бессонные ночи стали привычными. Как-то мне удалось приспособиться. Произошла и другая перемена: мои ночные визиты к Сократу становились для меня более интересными, чем посещение гимнастических тренировок.
Каждый вечер мы обслуживали машины — он заливал бензин, я мыл окна. Мы оба шутили с клиентами. Он поощрял меня рассказывать о моей жизни. О своей жизни он странно умалчивал, встречая мои вопросы лаконичным: «Позже» или нес полную ахинею.
Когда я спросил, почему его так интересуют подробности моей жизни, он сказал: «Мне нужно понять твои личные заблуждения, чтобы поставить диагноз твоей болезни. Нам придется почистить твой ум, перед тем как раскроется дверь на пути воина».
«Только не надо трогать мой ум. Он мне и таким нравится».
«Если бы он нравился тебе таким, то, сейчас, тебя бы здесь не было. Ты менял свой ум уже много раз в прошлом. Теперь тебе предстоит сделать это более основательно». После этого, я решил быть очень осторожным с этим человеком. Я, по-прежнему, не так хорошо его знал и не был, до конца, уверен в его здравоумии.
Стиль поведения Сократа всегда был таким, постоянно меняющимся: неортодоксальным, полным юмора и даже причудливым. Однажды, он с воплем бросился за маленькой белой собачкой, которая пописала на ступеньки заправочной станции, внезапно прекратив читать мне лекцию о «величайших выгодах непоколебимо безмятежного спокойствия».
В другой раз, примерно неделю спустя, после целой бессонной ночи, мы прошлись к Клубничному заливу и, остановившись на мостике, стали поглядывать вниз на полноводный, от зимних дождей, поток.
«Интересно, какой глубины сегодня поток?» — невзначай заметил я, рассеяно глядя на стремительно текущую воду. Следующим явлением, которое я осознал, была взболтанная, грязно-коричневая вода.
Он сбросил меня с моста!
«Ну, и как глубина?»
«Отличная», — отплюнулся я, выплывая в отяжелевшей, как свинец, одежде на берег. Вот вам результат умозрительного построения. Мысленно, я сделал себе заметку помалкивать.
Проходили дни, и я замечал все больше и больше различий между нами. В офисе, когда мне хотелось кушать, я жадно поглощал сладости; Сок смаковал свежее яблоко или грушу, или заваривал себе чай из трав. Я ерзал на диване туда обратно, а он сидел на своем стуле абсолютно спокойно, как Будда. Мои движения были неуклюжими и шумными в сравнении с тем, как он скользил по поверхности пола. Напомню, он был человеком в возрасте.
С самого начала, я получал много маленьких уроков, каждую ночь. Однажды, я стал жаловаться, что люди в колледже ведут себя не очень дружелюбно по отношению ко мне.
Он произнес тихо: «Тебе же будет лучше, если ты возьмешь на себя ответственность за свою жизнь как она есть, вместо того, чтобы жаловаться на других людей или обстоятельства, за свои трудности. По мере того, как будут открываться твои глаза, ты увидишь, что состояние твоего здоровья, счастья и любое другое обстоятельство в твоей жизни было, по большей части, организовано тобой: сознательно или бессознательно».
«Я не совсем тебя понимаю, но не думаю, что соглашусь с этим».
«Хорошо, я расскажу историю про парня вроде тебя, Дэн:
На Среднем Западе, на строительной площадке, когда свисток подавал сигнал к обеду, все рабочие собирались вместе, чтобы перекусить. Сэм, с завидным постоянством, открывая свой сверток, начинал жаловаться.
«Как мне это надоело! — ныл он, — Только не ореховое масло и сэндвичи со студнем. Я ненавижу ореховое масло и студень!»
Изо дня в день, Сэм стонал по поводу своего орехового масла и студня. Прошла не одна неделя, остальным рабочим стало надоедать его поведение. В конце концов, один из них сказал: «Господи, Сэм, если ты так сильно ненавидишь ореховое масло и студень, то скажи дорогой женушке, пусть приготовит что-нибудь другое!».
«Что значит „скажи своей дорогой женушке“? — ответил Сэм, — Я не женат. Я сам себе делаю сэндвичи».
Сократ сделал паузу, затем добавил: «Теперь понимаешь, что в этой жизни, мы все делаем свои сэндвичи сами для себя». Он подал мне коричневый пакет с двумя сэндвичами. «Ты будешь с сыром и помидором или с помидором и сыром?» — спросил он, широко улыбаясь.
«Давай сюда оба», — сострил я в ответ.
Мы с удовольствием принялись жевать. Сократ сказал: «Когда ты станешь полностью ответственным за свою жизнь, ты можешь стать полностью разумным. Однажды став разумным, ты, может быть, откроешь для себя значение слов „быть воином“.
«Спасибо, Сок, за пищу для ума и для желудка», — я преувеличенно поклонился, и надев куртку, приготовился уходить, — «Меня не будет пару недель. Скоро сессия. А мне еще нужно хорошенько поразмыслить кое над чем». Прежде чем он смог прокомментировать, я пошел домой, взмахнув ему на прощание рукой.
Я с головой окунулся в последние занятия семестра. Время в гимнастическом зале я проводил в самых напряженных тренировках. Когда бы я ни прекращал подталкивать себя, мои чувства и мысли приходили в беспокойное движение. Я ощущал первые признаки того, чему, впоследствии, суждено было вырасти в чувство отчуждения от повседневного мира. Первый раз в жизни я отчетливо ощущал выбор между двумя отчетливыми реальностями. Одна была сумасшедшей, другая здравой; я только не знал, какая из них какая, и не принадлежал ни одной из них.
Я не мог отделаться от растущего чувства, что может быть, просто может быть, в конце концов, Сократ не был таким уж эксцентричным. Возможно, его описание моей жизни было намного более точным, чем я мог себе представить. Я начал, в самом деле, присматриваться к тому, как я взаимодействую с людьми и то, что я обнаруживал, начинало все больше и больше беспокоить меня. Снаружи я был достаточно общителен, но, по-настоящему, я был озабочен только собой.
Билл, один из моих близких друзей, упал с лошади и сломал запястье. Рик сделал обратное сальто с поперечным вращением, которое он учил около года. Я чувствовал одну и ту же эмоциональную реакцию в обоих случаях: ничего.
Под тяжестью растущего самоосознания, моя самооценка быстро падала.
Однажды вечером, накануне экзамена, я услышал стук в дверь. Я был удивлен и рад видеть белозубую и белокурую, Сьюзи, которую не видел уже несколько недель. Я понял, каким одиноким я был.