— Может, сходим к горячим источникам в воскресенье, после службы? — с надеждой спросил мистер Симпсон. — Воды мне полезны.
— При условии, что я смогу взять с собой краски, — отозвался мистер Парфри, по-прежнему не отрывая глаз от Уильяма Генри Моргана, который с каждой минутой оживлялся и хорошел. Мистер Парфри скорчил гримасу. — Ума не приложу, чем тебе могут помочь эйвонские помои, но если ты не станешь мешать мне наслаждаться покоем возле скал Сент-Винсента, я составлю тебе компанию. — Он вздохнул. — О, как бы я хотел написать портрет этого ангелочка!
Направляясь в школу за Уильямом Генри, Ричард боролся с тревогой. Что, если перепуганный малыш будет умолять отца не отправлять его завтра в школу?
Но его опасения оказались напрасными. Ричард сразу отыскал взглядом сына, который со смехом бежал по двору, перебрасываясь шутками со своим ровесником в синем сюртуке, светловолосым и болезненно худым пареньком.
— Папа! — Уильям Генри бросился к отцу, товарищ последовал за ним. — Папа, это Монктон-младший, но я зову его Джонни, когда нас никто не слышит. Он сирота.
— Как дела, Монктон-младший? — приветливо спросил Ричард, на которого нахлынули воспоминания о собственной учебе в Колстоне. Он тоже был Морганом-младшим, а когда ему минуло одиннадцать, его переименовали в Моргана-старшего. И только лучший друг звал его Ричардом. — Я спрошу у преподобного Причарда, можно ли пригласить тебя к нам на обед в воскресенье, после церковной службы.
Ричарду казалось, что прежний Уильям Генри бесследно исчез, а рядом с ним очутился маленький незнакомец. Новый Уильям Генри никак не мог идти спокойно — он приплясывал и подпрыгивал, что-то напевая себе под нос.
— Значит, в школе тебе понравилось, — с улыбкой заключил Ричард.
— Там замечательно, папа! Можно бегать и кричать!
На глаза Ричарда навернулись слезы, он поспешно сморгнул их.
— Но, надеюсь, не в классе.
Уильям Генри укоризненно взглянул на него.
— Папа, в классе я сущий ангел! Меня еще ни разу не били тростью. А многих мальчиков то и дело колотят, а один лишился чувств, когда получил тридцать ударов. Тридцать — это ужасно много. Но я понял, что надо делать, чтобы меня не били.
— Правда? И что же?
— Вести себя тихо и писать как следует.
— Да, Уильям Генри, этот прием мне хорошо известен. А старшие мальчики не обижали вас на переменах?
— Когда застали нас в уборной?
— А они по-прежнему ловят малышей в уборной?
— Нас поймали. Но я нарисовал на стене уборной каракули большой какашкой — Джонс-старший покакал мне прямо на ладонь, хотя почти все свалилось, — и меня отпустили. Джонни говорит, что больше меня не тронут. Обижают только тех, кто ревет и пытается удрать. — И он высоко подпрыгнул. — А пальцы я вытер о сюртук. Видишь?
Сжав губы, Ричард осмотрел бурое пятно на новеньком сером сюртуке Уильяма Генри и несколько раз судорожно сглотнул. «Только не смейся, Ричард, ради Бога, не смейся!»
— На твоем месте, — помедлив, начал он, — я не стал бы рассказывать об этом маме. И не показывай ей, обо что вытер руки. А я попрошу бабушку отчистить пятно.
Когда Ричард ввел сына в «Герб бочара», на его лице застыло торжествующее выражение, которое заметил лишь его отец. Пег запричитала, схватила присмиревшего Уильяма Генри в объятия и осыпала его лицо поцелуями. Но мальчуган вырвался.
— Мама, не надо! Я уже большой мальчик. Дедушка, сегодня мне было так весело! Я десять раз обежал вокруг двора, упал и разбил коленку, написал целую строчку букв «А» на грифельной доске, а мистер Симпсон сказал, что я не по годам прилежен и скоро он переведет меня в следующий класс. А что толку? Следующий класс учит тоже он и в той же комнате. Мама, с коленкой ничего не случилось! Не волнуйся!
Остаток дня Ричард сколачивал доски, чтобы отгородить для Уильяма Генри собственную комнату в глубине спальни, где уже давно стояла его кровать. За работой он успокоился; судя по шуму из зала, Уильям Генри рассказывал каждому новому посетителю таверны, как он провел первый день в школе. Он болтал без умолку — Уильям Генри, от которого прежде нельзя было добиться и двух слов подряд!