Быков тяжело поднялся и заглянул через пульт. На полу, среди пластмассовых осколков, лежал животом вверх штурман Михаил Антонович Крутиков.
– Миша, – позвал Быков почему-то шепотом. – Ты жив, Миша?
Послышался скребущий звук, и из-за кожуха реактора выполз на четвереньках Жилин. Жилин тоже плохо выглядел. Он задумчиво поглядел на капитана, на штурмана, на потолок и сел, поджав ноги.
Быков выбрался из-за пульта и опустился рядом со штурманом на корточки, с трудом согнув ноги в коленях. Он потрогал штурмана за плечо и снова позвал:
– Ты жив, Миша?
Лицо Михаила Антоновича сморщилось, и он, не открывая глаз, облизнул губы.
– Лешенька, – сказал он слабым голосом.
– У тебя болит что-нибудь? – спросил Быков и принялся ощупывать штурмана.
– О! – сказал штурман и широко раскрыл глаза.
– А здесь?
– У! – сказал штурман болезненным голосом.
– А здесь?
– Ой, не надо! – сказал штурман и сел, упираясь руками в пол. Голова его склонилась к плечу. – А где Ванюша? – спросил он.
Быков оглянулся. Жилина не было.
– Ваня, – негромко окликнул Быков.
– Здесь, – отозвался Жилин из-за кожуха. Было слышно, как он уронил что-то и шепотом чертыхается.
– Иван жив, – сообщил Быков штурману.
– Ну и слава богу, – сказал Михаил Антонович и, ухватившись за плечо капитана, поднялся на ноги.
– Ты как, Миша? – спросил Быков. – В состоянии?
– В состоянии, – неуверенно сказал штурман, держась за него. – Кажется, в состоянии. – Он посмотрел на Быкова удивленными глазами и сказал: – До чего же живуч человек, Лешенька… Ох, до чего живуч!
– Н-да, – сказал Быков неопределенно. – Живуч. Слушай, Михаил… – Он помолчал. – Дела наши нехороши. Мы, брат, падаем. Если ты в состоянии, садись и посчитай, как и что. Вычислитель, по-моему, уцелел. – Он посмотрел на вычислитель. – Впрочем, посмотри сам.
Глаза Михаила Антоновича стали совсем круглыми.
– Падаем? – сказал он. – Ах, вот как! Падаем. На Юпитер падаем?
Быков молча кивнул.
– Ай-яй-яй! – сказал Михаил Антонович. – Надо же! Хорошо. Сейчас. Я сейчас.
Он постоял немного, морщась и ворочая шеей, потом отпустил капитана и, ухватившись за край пульта, заковылял к своему месту.
– Сейчас посчитаю, – бормотал он. – Сейчас.
Быков смотрел, как он, держась за бок, усаживается, жалобно кряхтя, в кресло и устраивается поудобнее. Кресло было заметно перекошено. Устроившись, Михаил Антонович вдруг испуганно посмотрел на Быкова и спросил:
– Но ведь ты притормозил, Алеша? Ты затормозил?
Быков кивнул и пошел к Жилину, хрустя осколками на полу. На потолке он увидел небольшое черное пятно и еще одно у самой стены. Это были метеоритные пробоины, затянутые смолопластом. Вокруг пятен дрожали крупные капли осевшей влаги.
Жилин сидел по-турецки перед комбайном контроля отражателя. Кожух комбайна был расколот пополам. Внутренности комбайна выглядели неутешительно.
– Что у тебя? – спросил Быков. Он видел что.
Жилин поднял опухшее лицо.
– Подробностей я еще не знаю, – ответил он. – Но ясно, что вдребезги.
Быков сел рядом.
– Одно метеоритное попадание, – сказал Жилин. – И два раза я въехал сюда сам. – Он показал пальцем, куда он въехал, но это было и так видно. – Один раз в самом начале ногами и потом в самом конце головой.
– Да, – сказал Быков. – Этого никакой механизм не выдержит. Ставь запасной комплект. И вот что. Мы падаем.
– Я слышал, Алексей Петрович, – сказал Жилин.
– Собственно, – произнес Быков задумчиво, – что толку в контрольном комбайне, если разбит отражатель?
– А может быть, не разбит? – сказал Жилин.
Быков поглядел на него, усмехаясь.
– Такая карусель, – сказал он, – может объясняться только двумя причинами. Или – или. Или почему-то выскочила из фокуса точка сгорания плазмы, или откололся большой кусок отражателя. Я думаю, что разбит отражатель, потому что бога нет и точку сгорания перемещать некому. Но ты все-таки валяй. Ставь запасной комплект. – Он поднялся и, задрав голову, осмотрел потолок. – Надо еще хорошенько закрепить пробоины. Там внизу большое давление. Смолопласт выдавит. Ну, это я сам. – Он повернулся, чтобы идти, но остановился и спросил негромко: – Не боишься, малек?