Члены комиссии с большим любопытством осмотрели татуировки, причем Михалков, чтобы лучше рассмотреть, даже привстал с кресла, а Воеводский вставил в глаз монокль.
— Что скажете?
— Да кто же его разберет, ваше благородие, — помялся староста, — такого раньше не видал, врать не стану, а только…
— Что, только?
— Да старый барин, он как бы не в себе иной раз был…
— Это как?
— Да чудил, прости Господи его душу грешную, — пробасил священник, — он в молодости на флоте служил, да в дальних странах побывал. У него на теле тоже всякие бесовские картины были наколоты. Мог и младенцу повелеть наколоть, тут как уж теперь узнаешь.
— Стало быть, опознаете этого человека?
— Так точно, ваше благородие, опознаем. Наш он, Митька, стало быть.
— А фамилия?
— Так мы это, в Будищеве-то все Будищевы!
— Откуда только у вашей деревеньки эдакое название заковыристое?
— Так это, тоже все через старого барина.
— Как это?
— Ну, батюшка же рассказывал, что он до баб охоч был. Так нашу деревню Блудищево и прозвали. Ну, а как перепись проходила, господа переписчики посмеялись, конечно, но сказали, что не годится таким названием ланд-карты портить и переделали на Будищево. Вот с тех пор и пошло.
— Ладно, так в протоколе и напишем, что в найденном на болоте неизвестном опознан Дмитрий Будищев, бывший дворовый господ… как вашего барина-то?
— Известно как, господин Блудов.
— Тогда понятно, бывший дворовый господ Блудовых. А может, не бывший?
— Да кто же его знает? Старый барин-то, как помер, наследники его так и не показывались. Управляющего только прислали, а сами ни ногой. То в Париже, то в Петербурге, то еще где.
— Это что же получается, господа? — неуверенно промямлил Михалков, щипнув себя за кончик роскошных усов. — Этот молодой человек — не бунтовщик?
— Пока не доказано обратное — нет! — решительно заявил Воеводский. — Поскольку главнейшим принципом российского судопроизводства является «praesumptio innocentiae»[5], то никто не может быть обвинен без достаточных на то совершенно неопровержимых, так сказать…
— Господа, — прервал спич прокурора Ухтомский, — я полагаю, что опознание произведено с соблюдением всех необходимых формальностей.
Услышав спокойный и твердый голос предводителя уездного дворянства, прокурор замолчал, а все прочие взглянули на Алексея Николаевича не без благодарности.
— Однако необходимо также установить, является ли он душевнобольным? И если да, то какого именно рода?
— А они что, между собой различаются? — удивленно спросил судья.
— Именно так, многоуважаемый Владимир Сергеевич, — охотно пояснил Батовский. — Дело в том, что когда душевная болезнь врожденная, то таковые несчастные именуются безумными. А вот если недуг, если можно так выразиться, благоприобретенный, то — сумасшедшими!
— Скажете тоже, Модест Давыдович, — забулькал от смеха Михалков, — благоприобретённый! Экая умора…
— Такова уж медицинская терминология, — пожал плечами врач.
— Господа, давайте вернемся к делу, — постарался вернуть заседание в рабочее русло князь Ухтомский. — А то ведь обед скоро!
— Да-да, господа, — поспешно согласился с ним прокурор, — но тут уж нашим врачам и карты в руки, что скажете, господа-доктора?
— Я не вижу признаков безумия, господа, — неуверенным голосом начал Гачковский, — что же касается возможности его сумасшествия, то полагаю, необходимо более длительное наблюдение…
— А подушную подать за этого шельмеца в это время кто платить будет? — ехидно осведомился прокурор. — Не надо забывать об интересах казны!
— Ваша позиция понятна, — снова прервал словоизлияния Воеводского князь и повернулся, — а какое ваше мнение, Юлий Иванович?
— Я совершенно согласен с коллегами, — быстро сказал Смоленский.
— Да? — искренне удивился предводитель дворянства. — Но ведь они еще не все высказались. Впрочем, пусть будет так. Каков будет ваш вердикт, Модест Давыдович?
Батовский пожал плечами и, на секунду задумавшись, ответил:
— Для более точного диагноза, как совершенно верно заметил коллега Гачковский, необходимо еще несколько времени. Однако уже можно сказать, что недуг пациента если и существует, то не несет опасности окружающим. К тому же наша уездная больница все же не является психиатрической. Посему, если односельчане не против принять человека, опознанного как Дмитрий Будищев, то у меня нет возражений. Тем более что «казна», как совершенно справедливо заметил господин Воеводский, не бездонная, не говоря уж о средствах, отпускаемых на содержание богоугодных заведений, к числу коих относимся и мы, многогрешные.