Штерн с Лиховцевым, привлеченные этими словами, выглянули наружу и, узнав Софью, тут же выпрыгнули из теплушки, подбежав к девушке и сопровождавшему ее отцу.
— Модест Давыдович, Софья Модестовна, — пролепетал Алеша, пожирая глазами предмет своего обожания, — какой чудесный сюрприз!
— Ну что вы, право, молодые люди, — благодушно пробурчал в ответ Батовский. — Неужели вы думали, что мы не проводим вас в столь долгий путь.
— Но, любезный дядюшка, — воскликнул Николай, — как же вы нас сыскали в этом вавилонском столпотворении?
— Как говорят в народе — долго ли умеючи!
— А отчего я не вижу своего кузена?
— О, этот несносный мальчишка имел неосторожность простудиться и потому посажен Эрнестиной Аркадьевной под арест.
— В таком случае, кланяйтесь Маврику и пожелайте ему скорейшего выздоровления!
— Не премину.
Пока они так разговаривали, Дмитрий тоже выглянул из вагона и тут же наткнулся глазами на ту самую барышню, которая так заразительно смеялась над его нелепым видом при выписке из больницы. Как-то так случилось, что глаза их встретились, и он не нашел ничего лучшего, как кивнуть и приложить два пальца к козырьку кепи, будто и впрямь был графом. Девушка удивленно и, скорее всего, по привычке, ответила ему кивком. Это не укрылось от внимательного взора ее отца, и Модест Давыдович не без удивления спросил:
— С кем это ты поздоровалась, Софи?
— У этого солдата ужасно знакомое лицо, — смутилась девушка, — правда, я никак не могу припомнить, где мы встречались.
— А ведь верно, — согласился с ней доктор.
— Ну, что же вы, дорогой дядюшка, — засмеялся Николаша, — своего пациента не признали!
— Пациента?
— Ну как же, прошу любить и жаловать, Дмитрий Будищев собственной персоной. Вы его, кажется, от потери памяти пользовали. Неужто запамятовали?
— И впрямь он, — нахмурился Батовский, — однако с той поры сей «господин из грядущего» весьма переменился.
— Это — да, но он вообще, нельзя не признать, человек довольно необычный. Судите сами, он ловок, силен, грамотен, но при этом не знает многих элементарных вещей. Кстати, странно, что Соня его вообще узнала, она ведь видела его не более минуты.
— Грамотен?
— Не слишком, — вступил в разговор Лиховцев, которому приятель уже оттоптал все ноги, намекая, что неприлично так засматриваться на незамужнюю барышню, — читает он бойко, но вот пишет просто ужасно.
— Вот как?
— К сожалению, да, Модест Давыдович. Судите сами, о существовании ятей и десятиричного «i» он до недавних пор не подозревал. В дробях[14] путается, про меры веса и говорить нечего. То, что в фунте девяносто шесть золотников, было для него открытием. Увы, народ наш совершенно не просвещен, и рядовой Будищев тут если и блещет, то лишь на фоне всеобщего невежества.
— А вы хорошо осведомлены.
— Мы, некоторым образом, приятельствуем, — пояснил Штерн, — к тому же у нас была мысль сделать ему карьеру.
— Карьеру?
— Ну да, перевести в писари.
— Погодите-ка, — сообразил Батовский, — а пока достаточно грамотного солдата под рукой нет, наш общий друг, господин Гаупт, эксплуатирует двух вчерашних студентов, не так ли?
— Увы, — состроил умильную физиономию Николаша.
— Кузен, вы неисправимы, — усмехнулась Софья, — сколько я вас помню, вы всегда пытались отлынивать от своих обязанностей. Но у вас никогда ничего не получалось.
— Ну, что же, мне пора в больницу, — решительно заявил Модест Давыдович. — Сонечка, прощайся с кузеном и Алексеем Петровичем. Им, вероятно, тоже не следует здесь долго находиться, так что мы пойдем. Всего вам доброго, молодые люди, надеюсь, что мы скоро увидим вас вновь, причем непременно живыми и здоровыми.
Тем временем солдат, первым заметивший Батовских, продолжал балагурить:
— Ошибочка вышла, Граф, не по твоим рукам мамзеля оказалась.
Будищев, к которому он обращался, лишь криво усмехнулся и философски заметил:
— Всех денег не заработать, всей водки не выпить, всех девок не перелюбить… но стремиться к чему-то нужно!
— Ишь ты, — покрутил головой весельчак, — только все одно тебе этой крали не видать.
— Кто знает, кто знает, вот что могу точно сказать, так это то, что студенты, как вернутся, тебе за такие слова об этой барышне в бубен настучат.
— Не, не подолеют! — беспечно отмахнулся солдат.
— Это если я им помогать не стану, — улыбка Дмитрия в один момент стала угрожающей.
— Эй, ты чего, Граф, я же шутейно!
— И я пошучу.
— Да ну тебя!
14
Привычные для нас десятичные дроби тогда почти не применялись. Правила правописания также довольно сильно отличались от современных.