— Бросай ружья, служивые! — крикнул кто-то, замахиваясь топором.
— Бросай, ребята! — Один из солдат швырнул пищаль.
Молча кинули ружья остальные и подняли руки. Высокий солдат с седыми отвисшими усами шагнул вперед.
— Мужики, — спокойно сказал он, — не хотим мы кровь проливать безвинно. Кровь-то одна у нас, мы…
— Изменник! — раздался громкий голос. Хлопнул выстрел — солдат покачнулся и медленно повалился на пол. Выбив ногой оконную раму, выскочил из избы фельдфебель, стрелявший в солдата.
Мужики в ярости вскинули ружья. Раздались выстрелы. Проклиная убийцу, Малыгин бросился в погоню.
— Петряй, вернись, — крикнул Степан, — все равно не миновать наших рук мерзавцу! Из лесу не уйдет… Ну-к что ж, а вас, солдаты, не тронем, идите себе с богом домой.
Из бани прозвучало несколько выстрелов. Кто-то кричал, ругался.
— Конец, ребята, — услышали мужики голос Якова Рябого, — отбились. Теперь нам одна судьба — по лесам жить. Проживем. Здесь-то нас матушке Лизавете не достать! Руки коротки, бабонька, чтоб тебе пусто было. А в несогласьи кто — уходи, не держим.
Окинув зорким взглядом товарищей, Яков Рябой добавил:
— До скита отсель рукой подать. На другой день будем. Поможем Степану девку взять, а там…
Утром отряд Якова Рябого двинулся к выгорецким скитам.
Глава двадцать первая
ИЗУВЕРЫ
Утром в скит Безымянный приплелся старец Амвросий. В драной шубенке, весь покрыт грязью… Старец пытался говорить, но язык не слушался его. Соборные отцы поволокли очумевшего Амвросия в баню. Полный день работный мужик Пимен, изломав несколько веников, отпаривал полумертвого странника. К вечеру Амвросий ожил.
— Спасибо, замереть не дали, — кланялся он соборным старцам. — Трое суток в лесу блуждал, как жив из трясины выбрался, и сам не знаю.
— Бог тебя спас, отец Амвросий, не хотел твоей смерти, — ответил большак.
— Откуда ты путь держишь? Зачем сам один в лес пошел?
— Многих заблудших вернул я к древнему благочестию, — тонким голосом рассказывал Амвросий, — многие годы за святый крест, за бороду мученья приемлю. По наущению антихристову оклеветали злоковарные люди, и повелела матушка царица, — злобно выговаривал старец, — меня плетьми сечь и гнать в дальнюю сторону. Упредили добрые люди, унес ноги из Питера. Думал, в Пигматке отсижусь, да не привел господь. Царица за мной солдат послала, ночью во двор к Прибыткову ворвались. Хозяин меня задами вывел, и я, аки зверь, таясь от людей, прямым путем в Безымянный. Солдатам ваш скит вовек не найти.
Старцы слушали молча. Когда Амвросий кончил, они переглянулись и потупили глаза. Сафроний не сразу решился на разговор.
— Думаю я, отче любый, тебе в нашем скиту оставаться не след, — ворковал большак. — А вдруг и к нам солдаты нагрянут? Окружат скит и тебя, как гнуса, в западне возьмут. Вот что, отче любый, мы назаутрие карбасик крытый пошлем, тебя в Кеми у надежного человека захороним… Ежели солдаты к нам пожалуют, упредим — хозяин тебя дальше отвезет… А здесь, коли скит окружат, и тебе не уйти, и нам всем животом не откупиться. Разорят скит, как бог свят, разорят. Как, отцы любые, так ли говорю? — Речь у него была томная, вкрадчивая.
— В согласии мы, — ответил старец Аристарх. — Простого мужика на место умерших в книгу вписать можчо, и концы в воду, а тебя не сокрыть. Правду большак сказал: Амвросию назаутрие дальше ехать.
Амвросий маленькими колючими глазками прощупывал старцев. Загорелся было, хотел сказать укорительно, но смолчал. Понял: о себе святые отцы пекутся.
— Как скажете, братья. — Амвросии вздохнул и склонил голову. — Тяжка мне путная долгота, да что делать…
Стали вздыхать и соборные старцы.
— Отец Сафроний, — раздался испуганный голос за дверью, — отопрись, беда, солдаты близко…
Сафроний впустил мужика.
— Словно волчья стая, по болотам идут, — рассказывал старцам запыхавшийся трудник. — Пищали у всех, бердыши.
— Скажи, Николушка, сколь им ходу до скита? — спросил большак.
— Демьянову топь им обойтить осталось, к полдню, не ране, будут, — ответил мужик, робко озираясь по сторонам.
Соборные старцы побледнели, изменились с лица. Амвросий, сложив руки на груди, сидел прямой и строгий.
— Скажи, любый, привратнику, — распорядился большак, — пусть накрепко ворота закроет, отпереть всегда успеем.
Пыхтя, Сафроний поднялся и, волнуясь, стал ходить по горнице. Он был тучен, лицом красен и с небольшой плешью. Маленькие глазки плавали точно в жиру. Волосы, длинные, прилизанные, спускались небольшими кудрями. Походка смиренная, тихая, осторожная. Волчьи зубы имел Сафроний и лисий хвост.