Глава семнадцатая
ЗАГАДКА ЛАРЧИКА
Только через два дня возвратились Алексей со Степаном. Они принесли на плечах свою добычу - по две оленьих туши. - Новое пастбище нашли. Оленей много и недалеко совсем, вот только через ту гору перевалить, - довольный сказывал Химков. Улучив момент, когда отец, сытно поев, был в отличном расположении духа, Ваня повинился в самовольной отлучке. - Ишь ты, неслух! - Жалко розог нету, не растут на острове, а то бы... Алексей побранил сына, но только для виду, в глазах у него загорелись лукавые огоньки; он, видимо, был доволен мальчиком. За маточку поблагодарил и бережно поставил драгоценный прибор на полочку у своей койки. - Ну, показывай ларчик свой, посмотрим, чем еще удивить нас собрался. Вскрыв ящик лезвием топора, Алексей вынул оттуда кусок синего шелка, сильно поблекшего от времени, на котором были изображены какие-то святые. В одном углу золотом был вышит диковинный зверь, а под ним написано славянской вязью: "Господин Великий Новаград". - Да это, братцы, стяг новгородский, видишь, с правой стороны древко было. Вот и следы остались, раньше-то древко всегда с правой стороны бывало. Все залюбовались тонкой работой, расписное шелковое знамя, как скатерть, закрыло стол. Это было большое полотнище, срезанное сбоку, углом, аршин пяти в длину и шириной в два аршина. - Думаю я, стяг этот из самого Новгорода привезен. Вышивать новгородцы мастера были, - сказал Алексей, разглаживая толстый шелк знамени. - Значит, верно старики сказывают, что наши поморяне со спокон веков на Грумант плавали, - обратился к Химкову Федор. - Ведь вот еще Великий Новгород салом, да шкурами, да моржовой костью с заморскими странами торговал. Охотники наши в Студеном море для него промышляли. Трудами дедов и прадедов наших богатым и сильным Новгород стал. - А я, Алексей, слыхал, - перебил Шарапов, - дед Никифор сказывал, знаешь Никифора-то, мезенский наш? - дацкий король на Грумант собрался ехать - это при Грозном царе было, - да дорога ему неведома оказалась. Так он письмо написал, чтобы нашего промышленника Павла Никитина сыскали. Наслышан был король-то, что Никитин на Грумант, почитай, каждый год плавал, все места там знал... - А вот Амос Корнилов прошлую зиму в Петербурге у Михаилы Васильича гостил, и Ломоносов ему карты аглицкие да немецкие показывал. Там Грумант-то наш Шпицбергеном прозывается. Сказывал Амос, будто галанский корабельщик Баренц один раз Грумант издали увидел да Шпицбергеном прозвал, и с тех пор так его называть стали. - Ну-к что ж, знатный, видать, галанец-то был, потому и остров звать стали, как он приказал, - вмешался Степан. - Русские-то наши все простые мужики, разве их послушают короли да князья! - И еще Амос сказывал: мало писали поморяне книг о плаваньях-то своих, продолжал Алексей. - Иноземцы, те все подробно описывали да еще и врак полный короб прибавляли. Ежели бы им такие плаванья, как наши деды ходили, вовек бы в песнях не напелись и в колокола не назвонились. - А может, русские книг потому не писали, что не считали за диковинку на Грумант ходить, - не то спрашивал, не то отпевал Федор. - Справляли поморяне свою работу, обычное дело - и все. Тут и писать нечего. А иноземцам в Студеном море редко бывать приходилось, вот и писали. Да и бумаги в те времена мало было. Чертежи, и те, случалось, на березовой коре рисовали. - Правильно говорите, братцы, - удовлетворенно сказал Алексей. - Русские ни в каком деле иноземцам не уступят, а наипаче в кораблеплавании во льдах грумаланских. Нет мореходов таких, чтобы с нашими поморами в один ряд пошли, оттого и иноземцы отказаться не могут. Слушайте дале: видал еще Амос у Михаилы Васильича карты римские або францужанские. Море-то наше Студеное там Московским морем названо - русским то есть. Тут уж, видно, францужанам отступиться некуда было... Горячо обсуждали поморы свои плавания. Вспоминали своих предков, древних русских мореходов, делали предположения, как могла попасть сюда, на остров, лодья с новгородским флагом и когда она погибла. Наговорившись вдосталь, снова обратились к ларчику. Вынули с пригоршню монет, поглядели на деньги Великого Новгорода, чеканные, со зверями да воинами в латах. - А это что? - Ваня вынул из ларчика большой сверток бересты и кусок пергамента. Алексей развернул пергамент и долго его рассматривал. По листу тянулась извилистая линия с большим числом надписей и пометок. - Да ведь это Грумант наш тут нарисован... и путь лодьи этой... Мореходы склонились над пергаментом, изучая старинную карту Груманта. - Вот берег Большого Беруна, ишь, сколь северно лодья-то забралась. А вот и Малый Берун - наш остров. Вот остров, у которого лодья погибла, - твой Моржовый остров, Ваня. Хорошо чертеж сделан, по тем временам лучше и нельзя было. Химков отложил в сторону карту и стал разбирать записки на кусках березовой коры. - Братцы, да ведь записи эти кормщик Тимофей Старостин вел... вот тут указано. Слыхали, может, род Старостиных древний, многим известный. Да сколь их тут! - воскликнул Алексей, перебирая согнутые полоски березовой коры, густо исцарапанные угловатой скорописью. - Как свободнее будет займемся, почитаем. - Отец, посмотри, вот еще бумага... Печать какая большая на ней поставлена и год...- мальчик как будто споткнулся и, пораженный, произнес несколько неуверенно: - Тысяча четыреста шестьдесят восьмой год! Алексей распрямил большой свиток и долго мучился, стараясь понять текст: многие буквы выцвели, расплылись. Трудно было уловить смысл в старинных витиеватых фразах. Наконец он поднял голову: - Ну и ну! Нашел ты, Ваня, грамоту посадницы новгородской боярыни Марфы Борецкой. Прописан в ней приказ сыновьям Антону да Феликсу... Осмотреть-де должны сыновья поморскую землю от Колы и до самых Холмогор. И Грумант-остров осмотреть им было велено... На промыслы разбойные, на добычу морского зверя, значит, посадница книги приказные завести велела. Все становища в эту книгу записать. Шкуры, сало да кость моржовую велела Марфа без остатка купцам новгородским продавать. Да еще писано в грамоте про рыбу великую - кита. Хотела, видно, посадница китовый промысел на Груманте завести... Тут много еще написано, только разобрать не можно... Да вот еще: в поход велела две лодьи снарядить, каждому сыну свою лодью иметь. Сыновья, ежели что, помогу друг другу оказывать должны... - Ишь, куда добралась правительница новгородская! Видать, деньги шибко нужны были, ежели сынов своих за шкурами да клыками в море погнала, усмешливо сказал Степан. - Слыхал я и про это, - пробасил Федор. - На Груманте Антона да Феликса бог спас, а в Двине утонули. Марфа, сказывают, много горевала по сыновьям-то. Храм построила на гробах ихних, в Карельском устье стоит, видел я. - Хитрая баба была Марфа Посадница, - говорил Алексей.- Зазналась, выше Москвы стать хотела. Воевать Москву собиралась. Только народ русский не пошел противу своих-то. Наши, двинские, еще раньше под великим князем Московским быть хотели. Отдались было под его руку. Да не дала знать новгородская, отбила Двинские земли в обрат. Людей сколь сгибло, по приказам новгородским замученных за верность Москве. Былины про то сложены. Химков повернулся к сыну. - Вот, Ваня, видел теперь, какие деды наших дедов лодьи строили? Не хуже теперешних. Д Грумант-то остров - древняя землица русская. И эта лодья не первая, сюда много раньше корабли поморские хаживали. Отложив в сторону Ванины находки, Алексей задумался, глядя куда-то в сторону. - А скажи, сынок: как лес-то на лодье - не вовсе загнил? Годный будет, ежели карбас большой ладить из того леса? Федор и Степан взглянули на мальчика, и глаза их загорелись надеждой. - Да так, отец, думаю я, лес-то крепок еще. Если лодью ту разобрать да добавить плавника малость, то и карбас может выйти. - Тогда вот что: поедем на тот остров, поглядим вместе да и решим, как быть.