Степан выздоравливал медленно. Солнце поднималось все выше, светило ярче и ярче, прогоняя морозы, так долго терзавшие зимовщиков. Весна... В неподвижном воздухе мягко падает мокрый снег. Повеселевший Алексей вместе с Ваней по утрам выходит на осмотр капканов и почти всегда возвращается с добычей. Свежее мясо и чистый воздух вылечили Алексея. Однажды, румяный и бодрый после прогулки, Ваня подсел к Степану. Охотник все еще как будто не верил, что остался жив. Он часто задумывался, сосредоточенно уставившись в одну точку. - Упорна жизнь, Ванюха... Что здесь? Лед, да снег, да камень голый. А живое плодит. Нет, видно, предела живучести земной. - Степан помолчал и, вздохнув, добавил: - Однако тяжело на грумантской земле. - А зачем, Степан, ты сам-то на дальний промысел покрутился? Знал ведь и прежде, каково здесь... Степан ответил не сразу: - Интерес потому большой имел, Ванюха. Посмотреть захотелось на Русь полуночную. И во снах мне Грумант-то чудился. Старики как зачнут разговор про досельные времена, так остров-то этот всегда помянут. Не корысти ради пошел. Душа у меня такая - незнамое знать тянет. - Степан оживился, в глазах блеснули лукавые огоньки. - Хочешь послушать, отчего норвегам на Грумант ходу нет? Ваня только поудобнее уселся у ног Степана. - Жил в новгородские времена в городе Коле соборный поп Варлам, - начал Степан. - Знаешь Колу, Ванюха? Та самая, про которую пословка сложена: "В Коле с одной стороны море, с другой горе, с третьей мох, с четвертой ох". Ну-к что ж, слушай дальше. Крепко любил Варлам свою попадью. А она, вишь, к другому подалась: к гостю варяжскому Фарлафону. Каждый год приходил Фарлафон на своем корабле в Колу повидать попадью. Но не все коту масленица, узнал про это Варлам, не стерпел и пришел однажды на варяжский корабль, где веселилась попадья. Варяги было отдали причалы, хотели в море уйти, но Варлам ухватился за якорь, остановил корабль, перебил всю дружину, убил и жену свою и Фарлафона. Побросав убитых варягов в воду, обрядил Варлам тело любимой жены своей и положил ее посредине корабля. Отворил он тут паруса, взял в руки правило и пошел в море. И ходит тот корабль по морю-океану и меж льды и денно и нощно. Русским мореходам от Варлама - корабельщика - помочь: не дает в обиду ни бурному морю, ни лихим людям. А варягам мутит погоду, туман на ихние корабли насылает. Так-то, Ванюха, -закончил Степан ухмыляясь. -Поп Варлам, и тот не хочет, чтоб Грумант в варяжские руки дался. Степан устало откинулся на меховое изголбвье. Стало тихо... Время двигалось от весны к лету. Опять начали таять снега. Опять зашумели воды. Опять на влажной земле показались яркие цветы... Жмурясь от ласкового солнца, Степан с посошком ковылял возле избы, наслаждаясь теплом и жизнью. Он немного хромал: на ноге не хватало пальцев, их отрезал, Алексей боясь огневицы. А на левой руке вместо пальцев костяшки, обтянутые кожей. Но это пустяки, главное - жив. "Ну-к что ж, с голоду не пропаду, -думал Степан, глубоко вдыхая запахи пробудившейся земли. - Таким-то меня в любую артель возьмут... Проживу, русский человек всяко жить умеет".
Глава двадцать пятая.
ОСТРОВ ТУМАНОВ
В июле Ване исполнилось четырнадцать лет. Два года, проведенные на острове, многому научили его. Ваня вырос, возмужал. Стреляя из лука, он на пятьдесят саженей без промаха попадал в песца или крупную птицу, а олень и на сто саженей был верной его добычей. На озерах редко какой линный гусь мог уйти, от быстроногого мальчика. Бесстрашно лазая по высоким скалам птичьих базаров, он быстро набирал полные мешки яиц. Мастерски управлялся Ваня с парусом и с веслами, никогда не упуская случая "побегать" по заливу на своей "Чайке". Отец после похода на Моржовый остров стал разрешать мальчику кататься на лодке одному. Вот и сегодня мальчик подозвал медвежонка, спихнул осиновку на воду, и "Чайка", немного накренившись под легким северным ветром, полетела по заливу, задорно надув свой парусок. Сделав несколько поворотов под разными галсами, Ваня направил лодку на юг, к большому падуну, видневшемуся у Летнего мыса. Закрепив шкоты, мальчик развалился на корме, погрузившись в мечты. Уже несколько часов скользит "Чайка" по морской глади. И падун совсем близко, а Ване нет охоты поворачивать назад. Неожиданно ветер круто сменился юго-западным. Заполоскавший парус вернул мальчика к действительности. "Шелоник завязался,- оглянувшись, подумал Ваня.- Это лучше - попутняком будет. Вишь, куда я забрался! И не заметил, как в голымя' "Чайка" вынесла". Он быстро повернул лодку на обратный курс, домой. Но шелоник принес с собой густой туман. На большом судне, с компасом и то нелегко проложить путь-дорогу морскую в тумане. А на ___________________________ ' В открытое море. утлой лодочке, в незнакомом месте да без компаса совсем плохо дело. Можно сутками кружиться на одном месте, можно попасть совсем в другую сторону. У Вани не было компаса. Мальчик шел по ветру. Если, на счастье, не переменится ветер, он на верном пути. Ветер не переменился, - он стих вовсе. Жалко обвис мокрый парус "Чайки". Ваня взялся было за весла, потом оставил. Грести некуда: сейчас все направления одинаковы и все могут быть неверными. Задумался мальчик, вспомнил отцовы слова: - У Летнего мыса воды быстрые... Берегись, чтобы не унесла в голымя. - И маточку Ваня вспомнил. Недаром поморы говорят: "В море стрелка не безделка", "Лодья ходит, матка водит". С маточкой-то он нашел бы дорогу. Стал припоминать, когда воды встречаются, отлив приливом сменяют. "Если прилив начнется, понесет меня к берегу, домой ближе, а если отлив..." Об этом и думать было страшно. Но что делать? Сиди и смотри, как клубятся седые клочья над свинцово-черным морем. Крикнул Ваня... Глухо прозвучал его голос, запутался в белесой пучине. Не по себе ему стало, одиноким почувствовал себя мальчик. Одежда Вани намокла, струйки воды текли за воротник, заставляя вздрагивать от холода. То ли дело медвежонку! На мишкиной шкуре тоже крупными жемчужинами оседала влага, но что ему! Показал бы мишка, куда и путь нужно держать, нюх у него хороший, да не понимает, дурачок, почему закручинился его хозяин... Стоит ли на месте осиновка, несет ли ее куда - не поймешь. Туман все непрогляднее. Несколько раз у самой лодки высовывались из воды усатые головы и тотчас скрывались. Медведь стал беспокойно ворочаться: зверь морской его дразнит или лежать надоело? Вдруг Ваня почувствовал, что "Чайку" стало покачивать на волне, и что дальше, то больше. Понял мальчик, что лодку отливным течением упорно несло в открытое море. Хотел он снова закричать, да вспомнил, что бестолку: все равно никто не услышит! Часто-часто забилось сердце... Колышет и колышет, поднимает и опускает лодку на морской зыби... Но вот опять насторожился медведь, подрагивая ноздрями. Прислушался и Ваня. Показалось, будто прибой где шумит. Нет, не прибой. То звери ревут. "Моржи!"- сообразил Ваня. Раз рев и пыхтенье моржовое слышны, значит земля близко. Не очень-то приятна встреча с моржами, но другого выхода не было: течение еще страшнее. Ваня решил держать к берегу. Тихо двигая веслами, он направил лодку на голоса зверей. На поморских лодках уключины устроены так, что к залежке можно приблизиться почти бесшумно. Для этого к борту прикрепляется планка с вертикальным отверстием для кочета - не большого клинышка; кочет, кроме того, соединяется с планкой гужом, кожаным ремешком. Когда кочет на месте, весло как бы опоясано ремешком. При обычной гребле весло опирается на кочет. Когда нужно соблюдать тишину, гребут от себя, и весло ложится на гуж. Все это Ваня знал. Вот уже сквозь тявканье и рык послышался шорох набегающей на гальку волны. Еще несколько взмахов веслами, и из тумана показалась расплывчатая темная полоса с белой лентой прибоя. Чтобы не привлечь внимания моржей, Ваня соблюдал крайнюю осторожность, двигая лодку только с накатом волны. Вытащив "Чайку" на песок, он прислушался. Звери ревели где-то справа. Только теперь, когда главная опасность миновала и под ногами была земля, Ваня почувствовал, как он голоден. Но ничего съестного на этот раз он не захватил, так как не собирался далеко. И который раз за сегодняшний день вспомнился ему отец, часто повторявший: "Идешь в море на день, бери хлеба на неделю". Ваня только вздохнул, отряхнул одежду и пожаловался медвежонку: - Ну, мишенька, попали мы с тобой в переделку! Боясь заблудиться в тумане на неизвестном берегу, а еще больше опасаясь встречи с моржами или ошкуем, мальчик решил пока остаться в лодке. "Накрою "Чайку" парусом - и дом с крышей будет, а развиднеет когда, что ни есть на обед раздобуду". Ваня быстро поставил в лодку шелемки - три пары связанных по верхним концам палок, перекинул через шелемки с носа на корму ремень и накрыл все это парусом. Получился шалаш. Такой шалаш поморы часто делают на промысле. Только вместо паруса натягивают специальный чехол - буйно. Кроме того, зверобои берут с собой большое овчинное одеяло. Вытащив лодку на лед и устроив шалаш, промышленники кладут на лед железный лист или насыпают на толстую доску песок и разжигают огонь. Для варки пищи на лодке всегда есть тренога варило, котелок и дрова. На "Чайке", кроме шелемок и паруса, ничего не было Мальчик и медведь улеглись в шалаше голодные, мокрые. Пригрелся Ваня у теплой мишкиной шкуры, забыл все тревоги в сладком сне. Отошли прочь думы-смутницы. И приснилась ему родная Мезень... Весна на дворе. Еще снег не весь стаял, а Ваня уже месит весеннюю грязь босыми ногами. Зазябнут ноги - на бугорок скорее. Отойдут чуть-чуть на пригретой солнышком земле окоченевшие пальцы, и поскакал дальше... Жарче солнышко, снега уж не видно нигде. С табунком таких же, как и он, белобрысых мальчишек, с берестяным кузовком за плечами, бежит Ванюха на болото за морошкой. Бегут ребята по зеленому крутому берегу, и по всей деревне колокольчиками звенят их озорные голоса. Бегут мальчишки мимо высоких-высоких крестов, стоящих на берегу, рядом с крестами, почерневшими от старости, покрытыми лишаем, стоит совсем новый, еще пахнущий смолой Новый-то крест Егор Кузнецов в прошлом году ставил, после седьмой зимовки на Матке. А старый неподалеку его прадедом Химковьш Василием Тимофеевичем поставлен. А вот совсем уж древний крест: покосился, замшел весь, на подпорках только и держится. Отец говорил, поставил его кормщик, который первым из мезенцев на Грумант ходил. В Большой слободе тогда домов с десяток, не боле, было... Вот и деревне конец - изба бабки Мочалихи, что на самом краю, у оврага живет; стоит ветхая старушка у крыльца, прикрылась ладонью от солнца, смотрит на ребятишек... За околицей - рощица, а тут уж и болото близко. Стала морошка попадаться. Но здесь еще мало ее. Мальчики знают места, где ягод росло столько, будто их насыпали на лужайку. И морошка знатная: крупная, что орех грецкий... С полным кузовком золотисто-красных ягод возвращается Ваня домой. В сенях пахнуло вянущим березовым листом. Зелено над головой. Это мать сушит березовые веники, зимой хвощиться в бане. Мать всегда за работой. Вот и сейчас сидит она в горнице у стола: шьет, согнулась над детской рубашонкой. Да еще люльку покачивает. Поскрипывает старая люлька, баюкавшая еще Ваню. В люльке безмятежно спит, причмокивая во сне, младший Ванин братишка - Федя... С гордостью ставит мальчик на стол тяжелый кузовок. Мать поднимает на Ваню усталые, добрые глаза, гладит сына-помощника по упрямым вихрам. Набегался Ваня по лесу, есть хочется. Надо бы спросить ячменный колобок или шанежку с рыбой, да как-то слова не идут с языка: так бывает во сне. А материнская ласковая рука все гладит вихрастую Ванину головку... На этом и проснулся мальчик. Проснулся потому, что лицо его усердно лизал своим большим розовым языком медвежонок. Ему тоже есть хотелось, вот и решил он потревожить друга. Хлопнул сердито Ваня ладонью по мишкиной морде и совсем очнулся, все вспомнил. Беспокойно заныло сердце. "Как дальше быть? Что делать? Суждено ли еще мать, отца увидеть?" Но гонит мальчик-помор тоску-печаль: "Коли в мореходы пошел - нечего по земле тужить. Это еще что, хуже бывает", старается он подбодрить себя. Глянул Ваня из-под паруса, - туман. Но сидеть и ждать тоже стало невтерпеж: ведь вторые сутки без пищи. "Пойду по берегу, может чайку подшибу али песца встречу". Потрогав нож на поясе, мальчик взял багор, вылез из - лодки и решительно зашагал в противоположную моржовой залежке сторону. Туман все еще не редеет, но ветер усилился. Океан с шумом катил на берег ряды высоких волн. Пена белым кружевом расползалась на плотном песке, обмытом и укатанном приливами. По самой кромке прибоя кучами лежали морские водоросли, распространявшие гнилостный запах. Местами на желтом мокром песке отчетливо вырисовывались следы птичьих лапок. Вот маленький куличок выпорхнул прямо из-под ног и скрылся в тумане. Сжимая в руке острый камень, Ваня осторожно шел дальше. Вот опять куличок - морской песочник. Птичка деловито расхаживает по берегу, заглядывая под каждый камешек и роясь в кучах водорослей. Волны не мешали ей: куличок всегда успевал отпрыгнуть в сторону от пенящегося потока или взлететь над прибоем.