Из первых уст!
***
Лимузен, Шато-Сегюр,
18 апреля 1199 года
Большой круг для судебного поединка отчертили на ристалищном поле. В центр вкопали столб в человеческий рост с закругленной верхушкой. Затем к нему привязали веревку длиной где-то метров двадцать пять - тридцать. Второй конец веревки подвязали к упряжи лошади, впряженной в самый обычный деревенский плуг. Если конечно можно называть этим гордым именем ту пародию на сельхозинвентарь, каковую на полном серьезе считали плугом в эти нелегкие времена. Н-да, даже до древнеримских образцов местным сельскохозяйственным орудиям еще совершенствоваться и совершенствоваться...
Как бы то ни было, лошадка, натягивая веревку, обошла вокруг столба полный круг, а усердный селянин, компенсируя своим старанием сомнительные достоинства сельскохозяйственной техники, пропахал вокруг столба борозду.
Все, что внутри - это и было Большим судебным Кругом.
- Слушай внимательно, Серджио, - объяснял облаченному в сталь господину Дрону правила судебного поединка неразлучный Меркадье. - Правым будет признан тот, кто останется в круге. Тот, кто окажется снаружи, не важно - живой или мертвый, тот признается виновным. Ты должен выдавить, выкинуть, вытащить или еще каким-нибудь образом переместить де Донзи за пределы судебной борозды. Убивать его для этого или нет - решишь по ходу дела. Поединок закончен, когда виновный находится за пределами круга, а правый, подойдя к судебному столбу, возложит на него руку.
- Таки слушайте Меркадье, Сергей Сергеевич, - не преминул вставить свои пять копеек неугомонный доцент. - Помнится, когда лет этак сто с лишним назад благородный кабальеро Диего Ордоньес убил в судебном поединке под городом Саморой благородного кабальеро Диего Ариаса и решил выйти из круга, полагая поединок законченным, присяжные не выпустили его. Справедливо указав, что мертвец еще не побежден. Лишь когда победитель вытолкает его за границы круга, вместе со всем оружием и доспехами, да еще умудрится при этом сам не переступить борозды - вот тогда поединок завершен.
Пораженный глубиной познаний почтенного историка, Меркадье с полным одобрением закивал головой. Олигарх же лишь хмыкнул про себя на языке, совершенно неизвестном капитану брабансонов:
- Ну да, ну да... и здесь священная борозда, как же...
- Большой круг, - продолжил между тем введение в средневековую юриспруденцию неутомимый Меркадье, - строится лишь для благородных и знатных сеньоров. Они сражаются верхом, вооруженные копьями, щитами и все тем, что еще сочтут необходимым для защиты своего доброго имени. Простонародье сражается в Малом круге, ибо бьются пешими.
- Постой-постой, - прервал приятеля господин Дрон. - Ты что, хочешь сказать, что я должен буду для боя забираться на лошадь?
- А то как же! Клянусь Распятьем, все благородные сеньоры так делают. - Ну, я-то не благородный сеньор. Так что мне вполне позволительно драться в пешем порядке. Тем более, что конному бою я никогда в жизни и не учился.
Как раз Меркадье-то это было более чем понятно. Выйдя из самых низов, из простых латников став капитаном наемников, он также рассматривал лошадь исключительно как средство передвижения. Но, как же быть с обычаями, гласящими, что благородные должны биться верхом?
- Вот пусть де Донзи и бьется верхом. А мне лошадь только мешать будет. И что, есть какие-то законы, запрещающие пеший бой?
- Нет, но обычай...
- Poher, - резюмировал господин Дрон на своем индийском. - Давай дальше, что там еще?
- Да, в общем, и все. Запрещено ранить коня противника. Бой можно вести сколько угодно, хоть год. Противники сражаются от рассвета до заката, ночь отдыхают, а со следующим рассветом продолжают бой.
- Какие-нибудь запрещенные удары, недостойные или считающиеся подлыми приемы существуют?
- Это как это? - не понял вопроса Меркадье. Кем запрещенные, почему запрещенные? Что значит 'недостойные'?
- Ага, - снова себе под нос пробурчал почтенный депутат, - слухи об особом благородстве рыцарских поединков оказались несколько преувеличенными...
- Так, что еще? - задумался Меркадье. - Ага, атаковать обязан обвинитель. То есть, конечно, чаще всего оба сразу бросаются в бой. Но вот, если особого желания драться нет, то обвиняемый может и постоять себе спокойно. Ему с этого ничего не будет. А вот, если обвинитель уклоняется от боя, то присяжные могут ему и поражение засчитать.
- И сколько же нужно стоять, чтобы обвинителю баранку записали?
- Значения последнего оборота Меркадье не понял, но общий смысл вопроса уловил вполне.
- Тут общего правила нет. Как присяжные решат, так и будет. Но ты не волнуйся, де Донзи стоять не будет.
- Это почему же?
- Не хочу тебя расстраивать, приятель, - Меркадье невесело ухмыльнулся, - но барон - один из лучших бойцов в этой части христианского мира. Не знаю, как там за Пиренеями или, допустим, у рыцарей короля Имре. Но во Франции, Англии, Нормандии, Бургундии, Аквитании, Фландрии, да и в германских землях - немногие сумеют биться с ним на равных.
Может быть, лучше было бы проиграть суд.
Ричард тебе, конечно, благодарен, что ты снял с него груз принятия решения. Но денег на выкуп он бы, пусть и со скрипом, нашел. А вот биться с бароном, это...
- Ладно, не умирай раньше времени, - грубовато прервал его господин Дрон. - Бог не выдаст, свинья не съест. Тем более, что нам уже и пора.
И верно. Один из присяжных как раз направлялся к ним, дабы ввести в круг второго поединщика. Ибо первый уже гарцевал внутри, демонстрируя стати и великолепную выучку своего рыцарского жеребца.
- А где же ваш... - начал было присяжный.
- На конюшне, - ответил почтенный депутат и, отодвинув присяжного рукой, вступил в круг.
И снова с голливудскими штучками вышел полный облом. Ни тебе фанфар, флагов, бросаний платков. Никто не напутствует поединщиков всякими ритуальными фразами, типа 'И пусть Бог поможет правому!' Или еще чего-нибудь в этом же духе. Все просто, хмуро и конкретно. Пришли биться, ну так бейтесь! И нечего выделываться!
Собственно, выделываться господин Дрон и не стал. Оставив судебную борозду сантиметрах в пятнадцати у себя за спиной, он встал в стойку, поднял меч над правым ухом навстречу противнику и замер в ожидании. Это не могло не озадачить его оппонента, рассчитывавшего на конную сшибку. Хм, а ведь и в самом деле, 'колдун' атаковать не обязан. Но если даже барон, разогнавшись, и выбьет его копьем из круга, то непременно вылетит и сам. Места для остановки коня просто не остается. Да к тому же это железное чучело может еще и попробовать увернуться от удара. И, если увернется, то что? То-то и оно, что чистый проигрыш.
Нет, можно, конечно, тихонечко подъехать и начать просто и тупо тыкать супостата копьем. Вот только этой толстенной оглоблей, приспособленной для таранного удара с локтя, в ручном режиме особенно-то не потычешь. Рука отсохнет. Да и скорость ударов при этом будет лишь чуть выше, чем нужно, чтобы попасть в черепаху. А этот, по всему видать, вояка бывалый. И не черепаха ни разу.
Трудно сказать, так размышлял барон де Донзи или как-то иначе. Одно можно сказать точно: времени у него на это ушло раз в десять меньше, чем у вас, государи мои, на чтение этих двух абзацев. Затем он тронул коня, подъехал к судебному столбу, легким прыжком соскочил и накинул поводья на столб. Потому вынул из седельной петли некий инструмент, отдаленно напоминающий глефу, хотя точно не ее. В общем, какой-то древний предок алебарды с примерно полутораметровым древком, с обоюдоострым лезвием длинной сантиметров шестьдесят, заостренным крюком в месте крепления лезвия к древку с одной стороны и солидным металлическим шипом - с другой. Вынул и легким, почти танцевальным шагом направился к господину Дрону.