- Ну, есть такое дело, - одобрительно кивнул почтенный историк. - Первый раз как трагедия, второй - как фарс, еще Маркс об этом писал...
- Да хрен положить на твоего Маркса, - прервал историка невоспитанный господин Дрон. - Не о нем речь. А о том, что Маго и ... э-э-э, та наша приятельница - это начало и конец одной и той же темы. Понимаешь?
- Ну...
- Власть силы, Доцент, власть силы. Для Маго сила - это все! Способность, готовность и желание убить врага - для нее ключевое качество мужчины. Мужчина - есть квинтэссенция силы, власти, жестокости. Все остальное - вторично. Так, бонус, опция. Неплохая, но совершенно необязательная приправа к силе.
Но ведь и для той нашей шалавы из класса - все то же самое. Сила - превыше всего!
Только здесь, в двенадцатом веке все эти танцы вокруг силы, они - по-настоящему. Ибо в самой жизни коренятся. Войны, замки, мечи - вся жизнь только из этого и состоит, вокруг этого вертится. Поэтому и романы, и песни - все об этом. О добродетелях, присущих силе - о чести, о доблести, о подвигах, о славе... Ну, всасываешь тему?
- Да всасываю, всасываю...
- Вот. А там, через восемьсот лет... Там ведь не только самолеты с машинами появились, там и сами человеки изменились, которые всю эту машинерию придумали и создали. Вот скажи: для Моцарта, Ньютона, Кулибина - была ли важна сила? Или было важно что-то другое, а?
Господин Дрон внутренне поморщился, почувствовав, что начинает повторяться. Но начатую мысль необходимо было досказать. Так что, ругнувшись про себя, он все-таки продолжил.
- Вот и получается, Доцент: то, что сегодня здесь, в двенадцатом веке, достойно всяческого воспевания и любования - то же самое там, через восемьсот лет, превращается в фарс. Тот самый, о котором твой любимый бухгалтер из Трира писал. А до него вообще-то Гегель, к сведению некоторых правоверных коммунистов.
Господин Гольдберг пропустил мимо ушей наезд на основоположника научного социализма, пораженно вслушиваясь в слова своего спутника, и не мог понять - с кем он сейчас разговаривает. И вот это - бандит, олигарх, 'новый русский'? Да как такое вообще возможно!
Когнитивный диссонанс сотрясал еврейскую душу Доцента Гольдберга, которому было очевидно, что - ну, не может бандит и олигарх так рассуждать! Он бы, Доцент Гольдберг, так рассуждать мог. Но этот вот биндюжник, полтора десятка лет державший в страхе Заводской район и лишь недавно надевший шляпу...!
А биндюжник, не ведая о душевных метаниях своего собеседника, между тем продолжал:
- Ну, а Маго, что Маго? Она, конечно, отсюда, из двенадцатого века. И здесь полностью на месте. И при делах, и вся из себя умница-красавица... Вот только ниточка-то от нее к той нашей подружке самая что ни есть прямая идет. Здесь начало, там - конец.
И вот, как только у меня эти две картинки в одну сместились... Так, понимаешь, Доцент, все чувства - как отрезало! Я-то ведь, хочешь - не хочешь, родом оттуда.
Нет, и там любителей хватало - хороводы вокруг силы и власти водить. Да что говорить - я и сам считай уже два с лишним десятка лет главного подсолнуха на своей грядке изображаю. И, что такое братву в кулаке держать, не по книжкам освоил. И да - мне, как не самому последнему бандиту в наших краях, это дело было очень даже нужное.
Только я, когда вохру на никелевом заводе в отвалы прикапывал, или, к примеру, коллегам по профессии кишки выпускал - я и был, и чувствовал себя бандитом. Бандитом, Доцент! Бандитом...
Здесь это - норма и предел мечтаний. Там - все-таки нет, что бы всякие суки об этом в умных журналах ни писали! Здесь - будь настоящим бандитом, и тебя лучшие на свете девчонки, вроде Маго, во всю попочку обцелуют! Там - там тоже найдется кому обцеловать, шалав хватает! Но это уже шалавы.
А мне шалав не надо... Ни тамошних, ни тутошних. Которые здесь и знать еще не знают, что через восемьсот лет шалавами станут. Только, Доцент, это ведь они не знают. Я - знаю. И меня воротит уже прямо сейчас, не дожидаясь, пока вопрос созреет... Понимаешь, нет?
- Да понимаю-понимаю, что уж тут не понять!
Мужчины помолчали, задумавшись каждый о своем. Пока, наконец, господин Гольдберг не встрепенулся:
- Погоди, а причем тут флейта? Ты же говорил, что там еще с флейтой какая-то история приключилась!
- С флейтой? - удивился господин Дрон. - Ах да, флейта! В восемьдесят шестом, если помнишь, Чернобыль рванул. Семен Александрович тогда с первой же партией ликвидаторов на Украину уехал. Сам потребовал, чтобы отправили, поскольку был, оказывается, каким-то там уникальным специалистом по роботизированным рабочим платформам.
Ну, а когда платформы эти одна за одной отказывать стали, то на ремонте и наладке хватанул там столько, что уже в августе его не стало.
Я, помнится, тогда домой в отпуск после окончания Военного института приехал. А на следующий день мне отец говорит, мол, собирайся, поедем к Семену Александровичу. Приехали, смотрю - он в постели, весь серый, щеки впавшие, волосы - что остались - назад аккуратно так зачесаны... Ну, друзья собрались. В общем, сидели, разговаривали, чай с печеньями пили, случаи всякие вспоминали - а на самом-то деле прощались.
Вот, он тогда меня глазами нашел: "Сережа, подойди поближе. Эх, вырос-то как, прямо не узнать!" Потому руку к полке рядом с кроватью протянул, достал футляр с флейтой. Это, говорит, тебе. Попробуй, мне кажется, у тебя получится. Видимо, я здорово тогда удивился. А он мне руку свою полупрозрачную уже на ладонь положил: "Попробуй, Сережа! Музыканты - последние, кто пока еще могут иногда прикоснуться к Богу. За художников я уже не поручусь. А уж литераторы разного рода... Разве что - поэты? Так их настоящих-то единицы остались. А ты, Сереженька, попробуй!"
Вот, с тех пор и пробую. Сначала уроки брал, нотную грамоту осваивал. Ну, а потом как-то само пошло... А Семен Александрович тогда через два дня умер. И кто теперь скажет - был ли он храбрым человеком, был ли он сильным?
Или просто привык нужники вовремя и качественно вычищать?
***
Лимузен, Шато-Сегюр,
25 апреля 1199 года
Посольство в Венецианскую Республику отъезжало... богато. Атласные блио с роскошно расшитыми поясами, котты тончайшего флорентийского сукна, разноцветные сюрко плотного византийского или легкого китайского шелка... Кое на ком виднелся даже бархат, только-только открытый для себя Европой! Начищенные до блеска доспехи слепили глаза солнечными бликами, а возвышенное выражение лиц благородных сеньоров, отправляющихся на защиту святых мест и самого гроба Господня, внушали зрителям самые трепетные чувства.
Кони ржали, собаки лаяли, ветер трепал флаги и значки на пиках оруженосцев, женщины махали платочками, ими же утирая невольную слезу. И даже господин Дрон, изрядно облегчивший гардероб короля Ричарда - благо, ростом и комплекцией они почти не отличались - выглядел совершенно своим в этой благородной компании.
Для сопровождения послов Ричард, не чинясь, выделил дюжину рыцарских копий, сотню конных сержантов из Пуатье и сотню же гасконских арбалетчиков. Само собой - тоже конных. А, учитывая то, что и сами послы, и их личная свита - все они поголовно были до зубов вооруженными и весьма опытными воинами, внезапно образовалось весьма внушительное войско, способное тут же, не сходя с места, затеять свою собственную маленькую победоносную войну. Никто от послов этого, разумеется, не ожидал и не требовал. Но внутри себя все понимали, что дипломатия при хорошей фланговой поддержке всегда ведется не в пример как веселей.
После отправки посольства начали разъезжаться и прибывшие на Ассамблею владетельные господа. С тем, чтобы уже во главе собственных дружин присоединиться к Ричарду в Италии не позднее конца июля. Если, разумеется, посольству удастся договориться о том с венецианцами. И, конечно же, многие десятки вестников, оседлав быстроногих коней, еще вчера покинули Шато-Сегюр. Дабы во всех концах христианского мира объявить о начале крестового паломничества.