Я молча стоял перед ним, не в силах произнести ни слова. Для всех нас на «Индигирке» Аркала стала синонимом нашего участия в войне, синонимом победы. Он понял меня, сказал:
— Надо свои личные чувства в узде держать… Я вон тоже подал телеграмму товарищу Ворошилову, и Стариков тоже, просились на фронт. Ответ получили: до особого распоряжения; нужны на месте. Так-то, брат! Не ты один… — Он замолчал и повернулся к иллюминатору. Я знал, как выглядит Кирющенко в такие минуты горьких раздумий: глаза расширены, устремлены в пространство и ничего не видят перед собой, губы бескровны, лицо мертво… Он резко повернулся ко мне. — Собирай вещи, пошли на катер, Луконину медлить нельзя, вода поднялась. Да и тебе спешить надо, твое место там, где берут металл.
Он стал, как обычно, энергичен, решителен, напорист. Глядя на него, я понял, что начинается другая, трудная полоса моей жизни, вдали от Индигирки, с другими людьми.
«Чкалова» мы нагнали у самого моря. Кирющенко ждала радиограмма с «Индигирки». Луконин обидно коротко сообщал, что задание выполнено, пароход идет вниз по Индигирке, буксируя баржи с коксом. Я читал эту радиограмму, заглядывая через плечо Кирющенко и ругая в душе капитана «Индигирки» за отсутствие подробностей. Но ниже следовал текст, видимо, составленный самой Натальей, с пометкой «Для газеты». Радистка сообщала, что команда, выполняя задание, работала без сна трое суток. Пароход несколько раз садился на мель и его стягивали воротками, сооружаемыми на берегах. Вверху, у бывшего лагеря геологов, Луконину пришла единственно спасительная мысль перегородить две боковые протоки брезентами. Вся вода устремилась в третью, главную, протоку, и пароходы и баржи прошли опасный перекат, даже не задев дна…
Кирющенко протянул мне листки с текстом Натальи.
— Это тебе… — сказал он и отвернулся, скрывая выражение своих глаз.
Я не удивился его чувствительности. Может быть, он еще не совсем научился тому, чего желал ему Рябов — проникать в наши души, и в этом смысле у него многое впереди, но мне давно была известна способность этого человека радоваться мужеству и стойкости своих товарищей.
XI
С тех пор как я получил первую и единственную радиограмму, от Натальи, прошло немало времени. Судьба журналиста перебрасывала меня с одного горного предприятия на другое. Я потерял связь со своими товарищами и почти забыл о них, когда однажды, на второй год войны, вновь услышал об Индигирке. Начальник отдела снабжения горного управления Филимонов позвонил в поселок, где я тогда находился, и сказал, что можно поехать на Индигирку.
— Дороги еще нет, — слышался его хрипловатый голос сквозь трески неисправной линии, — нужно забросить продовольствие и технику для первых на Индигирке горных предприятий.
— Как же без дороги?.. — перебил я и осекся.
— Спроси что-нибудь полегче… — Ко мне донесся едкий смех пополам с хрипами и тресками линии.
Я представил себе лицо Филимонова в тот момент: круглое, припухшее от вынужденной бессонницы, с колючим взглядом и совершенно бесцветными бровями, заметными только потому, что они были густы и, казалось, жестки, как щетина. На его долю выпал тяжелый труд, с которым справился бы не каждый: ему поручали забрасывать грузы в новые, только что разведанные геологами районы, как правило, без дорог, на автомашинах, тракторах, бульдозерах, самолетах. Он умудрялся самолично сбрасывать без парашютов с маленьких самолетов даже электролампочки так, что они оказывались целехоньки. Заранее сказать, как сделать то, что ему поручалось, ни он, ни кто-либо другой, никогда не могли. Объяснения приходили позднее, после того как дело бывало сделано, грузы лежали там, где им полагалось быть.
— Еду!.. — крикнул я в телефонную трубку, спеша рассеять сомнения начальника снабжения на мой счет, вызванные неуместным вопросом.
— Вечером выходи на дорогу, место в кабине для тебя оставлено. Когда вернемся, неизвестно; или грудь в крестах, или голова в кустах… — деловым тоном, без малейшего оттенка патетики, сказал Филимонов. Трески и хрипы оборвались.
Нет еще и двух лет войны… Ожидание фронтовых сводок, тревоги и радости — от одной сводки до другой. Мелочи будничной жизни… Поездки с одного горного предприятия на другое в кабинах автомашин, на кучах угля, на лесовозах… Тяжкие разговоры в горных управлениях о критических корреспонденциях — критику любят только на словах… Радость встречи с каким-нибудь сильным по характеру человеком… И за всем этим неизменный вопрос: а что на фронте?.. Я и не знал, и не думал, что все эти месяцы войны геологические отряды продолжали разведку в верховьях Индигирки. И вот, пожалуйста, новое задание Филимонову…