-- Приготовиться к отдаче кормового якоря и швартовке! Боцман, к высадке, стрелкам к бою!
Я вышел на крыло мостика с винтовкой и принялся прилежно следить в оптический прицел. Чтобы сразу, если что. Никто не появлялся, не застучали по рыжему железу мятого корпуса страшные когти, не затопали тяжёлые монстрячьи лапы. Тишина...
Шкипер сам, аккуратно, даже нежно поджал судно к островку левым бортом там, где была глубокая вода. Боцман с "муркой" и ещё один матрос, на плече которого висел моток верёвки, спрыгнули на берег, с трудом вытащили ноги из вязкого желтоватого песка, опасливо огляделись и побежали крепить концы. Положили сходни. Я бы тоже сиганул, но по долгу службы приходилось бдить, обводя стволом поверхность потеряшки.
Тоже дислокант, коллеги по несчастью. Ветеран.
К борту подошёл Заремба, кинул наземь лом, поднял сумку с ключами.
-- Коля, ты чё? Оно тебе надо? -- спросил шкипер сверху.
-- Надо. Если мы тут застряли надолго, Илья Александрович, то скоро каждый винт и шпунтик в чистое золото встанет, -- мудро ответствовал тот. -- Наберу всякого. Цепь какая попадётся, лебёдка, мало ли, что найду.
-- Ага, понял, про запас! Ты там посмотри внимательно на шильдики, эмблемки всякие с клеймами... картинки... да не морщись, я же так, напоминаю, идентификация ить! -- крикнул Самарин и, повернувшись ко мне, начал о другом: -- Вечереет, однако. Похоже, тут мы и встанем, Герман Константинович, вот что я придумал. Ребятки пошмонают вволю, люди разомнутся, до берегов далеко. Дела подберём. Безопасное место, не находите?
-- Действительно, вроде тихо. Хотя от бобра добра не ищут. И всё же лучше, чем на бережку, по крайней мере бультерьер не накинется.
Мужики, грохоча ботинками по жестяной палубе баржи, уже что-то откручивали, вскрывали, глухо матерясь и советуя друг другу тактически.
-- Кормовой танк вскрывают, -- пояснил дед, присмотревшись. -- Воды там быть не должно, разве если дождевая через ржу прошла. Пусть разбираются, а уж потом и мы с вами сходим.
-- То-опливо!!! -- заорал боцман. -- Шест какой-нибудь найдите!
Самарин дернулся, подобрался, резко выкрикнул:
-- Точне-ей!
-- Мазута! Хорошая мазута, годная, не густяк! Флотка!
Капитан по-мальчишески азартно потёр ладоши.
-- Похоже, Ф-5... Флотский мазут везли. Точно! Хорошо мы зашли, тут встанем!
Позади кто-то осторожно дёрнул меня за локоть, я резко развернулся.
Передо мной выстроился юный Лёха-пушкарь, весь деловой, подвёрнутый в руках и ногах, слегка измазюканный. Уже добыл где-то ножик в ножнах, висит на поясе. Осаночка, руки за спиной. Боец!
-- Что такое, хлопчик? -- поинтересовался дед.
-- Товарищи командиры, у меня донесение!
-- Валяй.
-- Я случайно заметил, а потом мы с дядей Володей её достали... он меня подсадил. В общем, она в тенте застряла, на самом углу, у стойки, -- с этими словами пацан, стараясь оставаться предельно серьёзным, вытянул обе руки вперёд. -- Вот.
Это была стрела.
Настоящая индейская стрела сантиметров под восемьдесят в длину, с полосатым оперением и дерьмовым, но железным наконечником. Что характерно, наконечник не кован, а вырезан из стального листа.
Дед не выдержал и выматерился особо изощрённо.
-- Плохая эта коричневая речка, -- решил я. -- Нетолерантная какая-то, агрессивная.
-- Коричневая... Предлагаю назвать её "Фашистской"! -- яростно бросил Самарин, стукнув кулаком по столу. -- Так и нанесём на новую карту!
-- Не выговоришь, -- усомнился я. -- Давайте хоть да Фашки сократим.
-- Тогда Аракара! Фашистская речка. Из книги "Секретный фарватер", читали?
-- Смотрел. Принято, пусть будет Аракара.
Вот так вот. Вокруг нас индейцы со свастикой и страшными собачками.
Косой крест на прошлой жизни.
По-моему, этой ночью никто не смог поспать спокойно.
Осознав произошедшее, начали плакать дети. Нина чуть с ума не сошла, бегая из каюты в каюту. Потом в депресняк влетели и взрослые: родные, близкие, дом, работа... кошки-попугаи... Конкретно взбрыкнула Леночка, папаша-профессор с женой находились в тихой панике: у дочери, оказывается, есть скрытая любовь в Красноярске, какой-то Виталик. Теперь Леночка громогласно декларирует намерение от горя самозатопиться в Аракаре.
Сущий кошмар. На меня, естественно, тоже накатило, обвал планов, полная непонятка. В голове -- несостоявшиеся встречи, невыполненные обязательства, хорошо, что таких мало, за последний месяц подтянул. Вместе с тем возникло странное чувство. Как объяснить... Ну, вот вы захотели, наконец-то, начать жить правильно -- припекло. С завтрашнего дня начну по утрам бегать трусцой с целью воссоздания из пепла бесконечных бизнес-тёрок былого бодрого феникса. Энтузиазма ноль, но уже надо. И тут, вот ведь незадача, подворачиваете ногу, поднимаясь по лестнице в спальню. Ничего страшного, ходить от джипа к лифту вполне можно. А бегать уже нельзя. Отмаз железный. И так хорошо становится...
Баржа оказалась румынская. Вполне ещё крепкая, и села-то недавно, в особо крутое половодье либо какое-то стихийное извержение с небес, когда вода поднялась выше всех пределов. Снять невозможно, и это не я сказал.
-- Значит, Дунай, -- решил капитан.
-- Значит, имеем интернационал, коллеги, -- дополнил профессор.
"Значит, это не локальный сбой, -- с горечью подумал в свою очередь я. -- Тут уже глобализацией пахнет, соответственно, проблема усложняется: чем сложней множество, тем трудней найти решение".
Полон был лишь один танк, в остальных сухо, на палубе с уклоном на нос -- дождевой воды по щиколотку пополам с растительным мусором. Птички железяку любили, заметно.
Вахты определили тройками. Я стоял с профессором и Семёном, капитан -- с Сашком и боцманом. Кочегара с механиком пока не трогали, те весь вечер вкалывали по полной, им и с утра продолжать, пусть отдыхают.
Все трое -- в спасжилетах. Но не опасение свалиться за борт было тому причиной, а стрелы. На ночной вахте риски возрастают -- возможный неприятель может подкрасться поближе, а видимость резко падает. Правда, у меня есть "тепловик", вытащенный из объёмистого саквояжа "со слонами", французский тепловизор-бинокуляр Sophie CSF, до 1300 метров опознаёт силуэт животного размером с человека. Ещё вчера я безмятежно верил, что уж его-то точно распаковывать не придётся... Там вообще много чего полезного упрятано. И монокуляр лазерного дальномера достал, теперь он лежит на посту кормового плутонга, артиллеристам в помощь, самый подходящий прибор.
-- Уважаемый Герман, как мне кажется, ни экипаж, ни пассажиры ещё не прочувствовали всю серьезность ситуации, несмотря на истерики и стрессы, -- на втором часу вахты напарник, напитавшись аурой окружающей тьмы, решился поделиться опасениями. -- Я вот думаю, что будет, если какая-нибудь водоплавающая мерзость длиной десяток метров решит нами поужинать? Чем отбиваться?
-- Типун вам на язык, Володя! Чем... Импровизировать будем по мере накопления информации. Да и не всё так плохо, наше вооружение способно остановить слона. Так что если тут нет динозавров... Но вы правы. Народ не прочувствовал, так всегда бывает. Мы даже в сорок первом не прочувствовали, что тут делать. И это не проблема русских. Первая фраза, которую в экстриме произнесёт человек любой нации и народности, будет такова: "Этого просто не может быть!" Вторая: "Я не знаю, что это, но оно на нас надвигается!" Потом последует третья: "Соедините меня с президентом!" И только четвертая окажется более-менее продуктивной: "Нам понадобятся пушки побольше..."