После того разговора Кришан часто думал о том, что сказала Анджум, о словах и образах, которые она использовала, и не только потому, что это был один из первых примеров ее поразительного красноречия, проницательности и остроты ума, какой он не встречал в университете, хоть и учился уже в аспирантуре. Сказанное ею помогло ему осознать не только тот факт, что мужчины в Дели считают себя вправе глазеть на женщин, но и смутное напряжение, ощущавшееся между самими мужчинами в Дели, неявную, но неизбывную угрозу, порой повисающую над городом, подобно электрическому заряду, который способен в любое время и в любом месте, накопившись, превратиться внезапно во вспышку физического насилия. Он вспомнил, как однажды вечером напротив него в метро сидел парень, довольно-таки светлокожий, с волевым подбородком, шрамик над правым глазом подчеркивал жесткость черт. Парню было лет двадцать пять, может, тридцать, одет он был, как едва ли не все мужчины в Дели: блеклая рубаха, вязаный жилет, брюки, сандалии; рядом с ним сидели два друга, судя по виду, чуть более обеспеченные, один из них обнимал парня за плечи, а тот, казалось, не обращал внимания ни на первого, ни на второго, лишь таращился на пол перед собою и слушал в наушниках музыку. Парень, должно быть, почувствовал, что на него смотрят, поднял глаза, равнодушно взглянул на Кришана, а тот отвернулся смущенно, точно его застали за неблаговидным занятием. Чуть погодя, уверившись, что парень и думать о нем забыл, Кришан вновь посмотрел на него (почему — сам не знал): была в нем какая-то тайна, в грубой его красоте, в том, как он сидел, погрузившись в задумчивость. Парень опять поднял глаза и на этот раз не отвел взгляд, вынудив Кришана — через мгновение-другое, в продолжение которых ни один из них ничем не выдал, что у него на уме, — отвернуться. Кришан уставился в пол, ощущая, что парень по-прежнему на него смотрит, его взгляд тяготил, мешая поднять глаза, и Кришаном вдруг овладело не любопытство и не смущение, а страх, смешанный со стыдом, страх того, что этот парень способен с ним сделать, стыд за то, что отвернулся и теперь не решается взглянуть на незнакомца, а тот — Кришан это чувствовал — специально сверлит его взглядом. В том, что два незнакомца без очевидной причины и цели глядят друг на друга сколько-нибудь продолжительное время, всегда таится нечто невыносимое; из-за того, что каждому чудится, будто другой заглядывает к нему в душу, видит все, что тот скрывает, не показывает никому, рождается напряжение, и вскоре напряжение это становится настолько неловким, что так и тянет улыбнуться, нахмуриться, заговорить, сделать хоть что-то, все что угодно, лишь бы отвлечь другого от того, что он увидел в твоих глазах. Подобный пристальный взгляд — дело очень интимное, а потому он легко вызывает агрессию у мужчин, незнакомых друг с другом: каждому из них мерещится, будто другой пытается проникнуть в него, сделать его уязвимым и воспользоваться этой уязвимостью. Потому-то перед внезапной вспышкой агрессии мужчины словно соревнуются, кто кого пересмотрит, каждый будто бы подзадоривает другого проникнуть в него взглядом и сам пытается проделать то же; такие гляделки — обычное дело перед боксерскими поединками по телевизору, боксеры таращатся друг на друга во время взвешивания и непосредственно перед боем, эти гляделки начинаются как шутка, но очень скоро становятся серьезными, и главное в них не столько пересмотреть другого, сколько показать, что сам не спасуешь перед чужим взглядом, что бояться или стыдиться тебе нечего, и нет ничего такого, чем ты не готов рискнуть.