Им принесли ужин, Анджум замолчала, они с Кришаном уселись на краешек полки, поставили подносы на колени, открыли пластмассовые контейнеры, чтобы взглянуть, что внутри: оказалось, лишь несколько небольших, чуть отсыревших лепешек-чапати и желтый рыбный карри. Наклонившись вперед, чтобы не пролить карри, они принялись за еду. Двое проводников в униформе принесли ужин в купе напротив и ушли. Кришан повернулся к Анджум и негромко спросил: а ты уверена, что порвала с Дивьей не под нажимом матери, что злишься на мать не за то, какую роль она сыграла в вашем разрыве? Анджум задумалась, посмотрела на Кришана, проглотила то, что жевала, и покачала головой. Нет, ответила Анджум. Если уж на то пошло, материно возмущение лишь подтолкнуло меня продолжать отношения с Дивьей, в противном случае мы расстались бы намного раньше. Я не допущу, чтобы мать или другой член семьи влиял на мой выбор, и если мне вдруг захочется завести отношения с женщиной, я сделаю это не задумываясь. Анджум примолкла, улыбнулась Кришану и добавила, точно в шутку: я с тобой потому, что ты мне нравишься, а не потому что ты помогаешь мне удовлетворить подсознательную потребность угодить матери. Кришан слушал, как Анджум впервые открыто говорит о прошлом своем романе, как описывает Дивью — та оказалась собственницей — и проблемы, которые привели к разрыву. Голос ее потеплел, посерьезнел, точно рассказ о матери и Дивье помог Анджум снять камень с души; тревога, весь день снедавшая Кришана, улетучилась. Теперь он понял, почему Анджум в эти три недели отдалилась от него, почему сегодня была с ним так холодна, и по тому, как она рассказывала о Дивье, почувствовал, что отчасти Анджум хочет его успокоить, пояснить, что дичилась его не нарочно, что ему не о чем беспокоиться. Сейчас она целиком сосредоточилась на нем, смотрела ему в глаза, и Кришан невольно радовался, что она рассказывает ему все эти личные, заповедные подробности — она, так не любившая откровенничать о себе; казалось, Анджум, все время их знакомства носившая маску неуязвимости, наконец решила открыться ему. Кришан уверился, что между ними все осталось по-старому, что за эти три недели они даже в каком-то смысле сблизились, и собственная тревога показалась ему глупой, детской, неуместной. Ему следовало догадаться, что дело в другом, ведь они же поехали вдвоем в Бомбей, они намерены провести вместе три недели в подобии семейной жизни, чего прежде не делали и чего Анджум нипочем бы не предложила, не будь ее чувства к Кришану хоть сколько-нибудь серьезны. Разумеется, она могла бы и сказать, что поссорилась с матерью, он бы тогда ее успокоил, а не накручивал себя, но такой уж Анджум человек — скрытная, предпочитает сама решать свои проблемы; тем ценнее ее признания. Кришан и Анджум все беседовали, пассажиры в вагоне понемногу ложились спать, выключали свет в своих купе, задергивали занавески на полках; с Дивьи и матери Анджум разговор перешел на отношения между родителями и детьми, финансовую независимость и другие отвлеченные темы, Кришан все более оживлялся, словно только сейчас между ними все стало привычным, как прежде, шутил, касаясь рукой то предплечья, то колена Анджум, и она со смехом отталкивала его. Часов в девять — в половину десятого в вагоне выключили верхний свет, Анджум зевнула, сказала, что хочет спать, Кришан немного расстроился — не потому что воображал, будто вечер завершится как-то иначе, а потому что только-только почувствовал прежнюю близость с Анджум и хотел сохранить в себе это чувство. Анджум встала, принялась стелить постель, Кришан неохотно поднялся, убрал вещи с нижней полки, стряхнул крошки, оставшиеся от ужина, и тоже постелил. Анджум уже приготовила себе постель, подошла сзади к Кришану, чуть сжала его левый локоть, прижалась грудью к его спине, шепнула: «Спокойной ночи». Потом проворно вскарабкалась по железной лесенке на верхнюю полку, поправила подушку, задернула занавеску и скрылась из глаз.