Это случилось ранним утром, рассказывала Рани, мы пытались выбраться с территории, подконтрольной «Тиграм», пересечь линию фронта, поскольку нас бомбили круглосуточно уже несколько месяцев. Конечно, мы сомневались, стоит ли уходить за линию фронта, опасались, что попадем под перекрестный огонь и нас убьют, не знали, как обойдутся с нами солдаты правительственных войск, когда мы перейдем на их сторону, но в конце концов решили, что все-таки безопаснее пересечь линию фронта, чем жить под обстрелом. Тут подала голос аппамма, все шумнее ворочавшаяся в постели, и заявила, что фильм сегодня дрянной и раз показывают такую дрянь, лучше выключить телевизор. Неуместное замечание, телевизор и так был выключен, и Кришан, чтобы показать Рани, что внимательно ее слушает, спросил, кто еще был с нею. Муж, младший сын, дочь и семья сестры, ответила Рани, мы скитались вместе. И в то утро около получаса бродили по разбомбленному лагерю, пытаясь отыскать удачное место, чтобы перейти линию фронта, как вдруг раздался пронзительный свист — это значит, на нас летел обычный снаряд, пояснила Рани, у каждого снаряда свой звук, и у кассетных бомб, и у ракет, и даже у дронов. Мы бросились бежать, хотя и не знали, движемся ли к снаряду или от него, и чуть погодя он упал, не близко, но и не далеко. Оглядевшись сквозь клубы дыма и пыли, Рани заметила, что ее младший сын рухнул на землю и не встает, она бросилась к нему и увидела, что в живот ему попал осколок: мальчик умер мгновенно, не успев даже вскрикнуть.
У Рани навернулись слезы, она отерла глаза, Кришан не знал, что сказать ей, как утешить, и тут бабка окликнула его с кровати. Он притворился, будто не слышит, но она раздраженно повторяла его имя, пока он не повернулся к ней. Бабка указывала на туалетный столик возле телевизора, там стояли банки консервированного тунца, брат сунул их ей в чемодан перед отъездом из Лондона. Я и забыла о них, громко сказала бабка, вспомнила только сегодня, вот как брат меня любит, всегда заботится обо мне, даже когда я болела, он купил мне тунца, он ведь знает, как я люблю тунца. Но пока открывать не буду, рыбы сейчас завались, приберегу на потом, когда рыба подорожает. Кришан резко кивнул и с виноватым видом вновь повернулся к Рани, опасаясь, что вмешательство бабки обидело или оскорбило ее, но Рани как ни в чем не бывало продолжала рассказ. Делать нам было нечего, надо было бежать, говорила она, останавливаться было нельзя, снаряды все падали и падали. Я даже не смогла похоронить сына, ведь со мной была еще дочь, оставаться было опасно, я не могла рисковать ее жизнью, я так и не узнала, что стало с его телом. Аппамма, расценившая отрывистый кивок Кришана как неуважение, крикнула во все горло: там не просто тунец, некоторые банки с лимонной, перечной и томатной приправой, — но Рани так увлеклась, что словно ее и не слышала, продолжала, тоже повысив голос, рассказывать о том, как они бежали из лагеря, как перешли линию фронта, как их схватили солдаты армии Шри-Ланки, как обыскивали и допрашивали, как потом полтора с лишним года продержали в лагере для интернированных. Кришан не отрываясь смотрел на Рани, а она рассказывала, как в последние месяцы войны они потеряли почти все имущество и на память о сыновьях у нее остались лишь эти два снимка, которые он держит в руках. Кришан не отводил взгляда, пока Рани не договорила; как ни боялся он, что бабка опять ее перебьет, а слушал, зачарованный странно-искренним и напряженным выражением ее глаз, Рани смотрела не в пустоту, как обычно, не вдаль, как смотрят люди, когда описывают случившееся в другое время, в другом месте, взгляд ее был живым и настороженным, будто бы то, о чем она рассказывала, разворачивается сейчас перед нею, будто она по-прежнему там и никогда оттуда не уезжала.
В первые два-три месяца, что Рани жила у них, подобное повторялось несколько раз; Рани, как правило, игнорировала бабкины замечания или отвечала быстро и резко, но близко к сердцу их не принимала. Со временем их стало меньше, отчасти потому, что мать Кришана неизменно осаживала свекровь, услышав бестактное замечание или требование, но главным образом потому, что аппамма, поправившись, перестала ребячиться, вновь научилась входить в положение другого и, самое главное, осознала, скольким обязана Рани, в ком неожиданно для себя нашла человека, на которого можно рассчитывать во всем, и в личных делах, и в общении с внешним миром, компаньонку, которая не оставит ее, даже когда все остальные уже пожелали аппамме спокойной ночи. Теперь именно к Рани она обращалась с вопросами, что происходит внизу, что готовят на ужин, сколько стоит лук, кокосы и баклажаны, как поживают различные растения в саду, — вопросами, которые прежде аппамма адресовала Кришану и его матери и на которые Рани, в отличие от них, была вынуждена отвечать. Глаза, уши, руки и ноги Рани заменяли выздоравливающей аппамме собственные органы движения и чувств, с их помощью она стала активнее участвовать и лучше разбираться не только в домашних делах, но и осознавать, что происходит за пределами дома. Благодаря Рани расширились ее представления о мире, отныне в него входили север и восток, районы страны, где она выросла, жила с мужем и откуда уехала давным-давно. От Рани аппамма узнала подробнее о войне, Килиноччи и Джаффне, о том, как жили люди на территориях под контролем «Тигров», как там сейчас, под контролем правительства, благодаря Рани аппамма начала читать газеты, чаще смотреть вечерние новости, интересоваться политикой, вдобавок обзавелась собственными политическими воззрениями, чего на памяти Кришана за ней не водилось. Эти познания, ощущение причастности к жизни вкупе с круглосуточным присутствием компаньонки, с кем можно беседовать, смотреть телевизор, спорить, делиться мнениями, шутить, придали аппамме сил, улучшили настроение, она не только оправилась, но стала бодрее, чем была до поездки в Лондон. Она окрепла, стала подвижнее, моложавее, энергичнее прежнего, и стало ясно, что в последние годы она сдала не столько из-за того, что постарела, сколько из-за того, что не выходила из дома, сидела одна-одинешенька, ничего не делала, ни с кем не общалась: именно это и привело к истощению ее сил куда быстрее, чем какой бы то ни было физический процесс.