7
Странно было думать о том, что Рани с аппаммой два года прожили бок о бок в одной комнатенке, о том, как неожиданно пересеклись их дороги, — одна вроде как сиделка, вторая вроде как подопечная, хотя каждая из них была по-своему нездорова и предполагалось, что совместное проживание благотворно скажется на обеих. Кришан поначалу боялся, что Рани станет хуже от переезда из родной деревни на юг Шри-Ланки, где у нее ни друзей, ни родных, да и на языке большинства она толком не говорит, но вскоре после ее прибытия и Кришан, и его мать обратили внимание, что Рани приободрилась, и даже доктор это заметил, когда она после двух месяцев в Коломбо приехала на осмотр в Вавунию. Смена обстановки помогла ей отстраниться от пережитого, а работа, пусть и не требующая особых усилий, дала ей направление и цель, не позволяла лежать целыми днями, как было, когда Рани жила с дочерью. Немаловажно и то, что Рани теперь зарабатывала больше дочери и зятя: благодаря этому она заняла новое положение в семье: она не была обузой, превратилась в важный источник материальной поддержки, порой одалживала деньги то дочери, то нуждающимся родственникам. Наезжая в деревню, Рани покупала подарки двум внучкам — платья, заколки, шоколадки, все, что ей приглянулось и что она могла себе позволить, и каждый раз, как Рани разговаривала по телефону с дочерью, внучки вырывали у той трубку и спрашивали, когда приедет бабушка. Кришан заметил, что Рани, рассказывая о внучках — одной пять, другой семь, обе умницы, болтушки, упрямицы, — сияла, а такое с ней случалось нечасто. Ей, кажется, было очень приятно, что она занимает такое важное место в их мыслях, и Кришану не раз приходило на ум, что внучки, наверное, отчасти заменяют Рани умерших сыновей, хотя, возможно, удовольствие от общения с ними объяснялось просто-напросто тем, что человека, повидавшего немало смертей, особенно радует детская живость. Кошмары, разумеется, никуда не делись, как и плохие дни, когда Рани отмалчивалась, изнемогая под невидимым бременем, но чаще ей все же удавалось владеть собой, держаться и вести относительно нормальную жизнь. И лишь год спустя, когда Рани уже вполне освоилась в Коломбо, прижилась в их семье, стала неотъемлемой частью ее ритма и обихода, пережитое вновь дало о себе знать, лишило ее сил и доброго расположения духа. Этот рецидив, несомненно, был связан со смертью мужа и племянника Рани: они умерли с разницей в считаные недели, муж скончался от рака, племянник разбился на мотоцикле; с виду казалось, Рани держит себя в руках, ни то ни другое событие словно и не задели ее, даже смерть мужа: Рани редко о нем говорила, Кришан впоследствии узнал, что она была двадцатью годами моложе мужа и вышла за него исключительно по настоянию родителей. Кришан полагал, что эти смерти лишь послужили катализатором и рецидив болезни Рани, скорее, объясняется силой и глубиной пережитой некогда травмы, от которой Рани так толком и не излечилась: новизна столичного быта только скрыла ее на время, но едва жизнь вошла в колею, как травма вновь дала о себе знать. В чем бы ни заключалась причина, но Рани сделалась неразговорчива, реже спала ночью и чаще днем, совсем запустила себя. Жаловалась, что ей нездоровится, подташнивает, кружится голова, постоянно ломит затылок: Кришан подозревал, что все эти симптомы скорее свидетельствуют о стрессе, чем о телесном недуге. Рани несколько раз созванивалась с врачом, по его настоянию стала чаще ездить в Вавунию на сеансы электрошока, раз в полтора месяца добиралась туда автобусом и проводила несколько дней в больнице.
Кришан давно знал, что Рани лечат электрошоком, знал с того самого дня, когда впервые увидел ее в больнице и познакомился с нею, но стоило ему представить, как Рани ночует по соседству с душевнобольными, а днем ее бьют током, и ему делалось не по себе, точно ее решение продолжать лечиться означало, что в семье Кришана ей чего-то недодают, так или иначе не сумели ей помочь. Кришан почти всю свою взрослую жизнь пребывал в убеждении, что электрошоком уже давно никого не пользуют, что это устаревшее лечение давно ушедшей эпохи больниц для умалишенных. Впрочем, электрошоковую терапию он представлял себе очень смутно, и то — по жутким сценам из старых американских фильмов о душевнобольных: в этих сценах пациента привязывали к креслу или кровати, в рот вставляли затычку, крепили к вискам электроды, небрежно щелкали выключателем, и сквозь тело пациента, подобно грому и молнии, проходил сильный разряд тока, так что у больного глаза вылезали из орбит, сжимались челюсти, он бился в конвульсиях, на шее и лбу у него надувались жилы. Это наиболее эффективная терапия при самых тяжелых формах депрессии, с трудом поддающихся лечению, сказал врач, когда Кришан впервые спросил об этом, Рани уже принимает несколько препаратов, таблетки от депрессии, тревоги, бессонницы — и для здоровья печени, уже серьезно пострадавшей от других лекарств. Но ни одно из этих лекарств не помогает ей так существенно, как электрошоковая терапия, пояснил врач, метод этот безболезненный, сеанс длится считаные минуты и начинается только после того, как пациенту дадут наркоз, так что, когда его бьют током, он не чувствует ничего. Но эти объяснения не развеяли подозрений Кришана, и однажды, когда разговор как-то сам собою зашел об электрошоковой терапии, Кришан уточнил у Рани, как это происходит на самом деле, действительно ли пациент не ощущает ни боли, ни дискомфорта. Рани взглянула на него, едва ли не удивленная таким вопросом, и покачала головой. Во время сеансов я никогда ничего не чувствую, отвечала она, потому что их всегда проводят под наркозом, и после тоже никаких неприятных ощущений, разве что слабость и в сон клонит. Кришан действительно замечал, что Рани приезжала из Вавунии бодрее, энергичнее, разговорчивее и в целом живее, хотя рано или поздно возвращалась в прежнее состояние, вновь делалась молчаливой, рассеянной, вялой, словно это состояние обладало над нею какой-то магической властью и лишь электричество ненадолго рассеивало эти чары. В каждый ее приезд доктор считал необходимым увеличить интенсивность терапии, и если поначалу Рани назначали один-два сеанса в два-три дня, к концу ее пребывания в Коломбо она проходила три, четыре и даже пять сеансов за шесть, восемь или десять дней. В последние свои месяцы в Коломбо она из-за лечения становилась все забывчивее, порой теряла нить разговора, не помнила, приняла ли лекарства, а иногда, спустившись на кухню, гадала, зачем пришла. В последний визит Рани в больницу лечение было настолько интенсивным, что у нее еще несколько недель тряслись руки и ноги, так что она не могла принести аппамме чашку чая, не расплескав. Кришан позвонил врачу, чтобы выяснить, как быть, его беспокоили побочные эффекты, интересовало, помогает ли Рани лечение, стоит ли продолжать, учитывая последствия. После гибели сыновей Рани и окончания войны прошло без малого шесть лет, лечилась электрошоком она почти четыре года, а лучше — по крайней мере, надолго — ей не становилось, так есть ли смысл, поинтересовался Кришан у врача, и дальше бить Рани в голову током, учитывая, что неизвестно, сколько еще продлится лечение? Врач ответил, что иначе, увы, никак: он уже увеличил Рани дозы лекарств, но это не помогло, побочные эффекты электрошоковой терапии — явление временное, а вот если ее прекратить, Рани наверняка станет хуже, причем очень скоро. Дело даже не в том, чтобы вылечить Рани — с каждым годом это все менее вероятно, — а в том, чтобы помочь ей как можно лучше приспособиться к жизни. Рани сама просила увеличить интенсивность терапии: жить ей невыносимо, чем дальше, тем хуже, вот врач и решил, что, учитывая обстоятельства, иного выхода нет.