Кришан взглянул в окно, пытаясь определить, далеко ли до Вавунии, выехали они уже за пределы округа Анурадхапура или еще нет, но ни однообразная растительность вдоль путей, ни мелькавшие за нею пейзажи не подсказали ему, где он находится. Кришан знал, что резкого отличия между экосистемами юга и севера не существует и местность по обе стороны от границы выглядит почти одинаково: главным образом кустарники, порой встречаются и деревья, но иногда попадаются густые джунгли. Ему не доводилось путешествовать по Северо-Центральной провинции, и эта часть страны ассоциировалась у него с древними буддистскими храмами и развалинами, которыми он не только не интересовался, но и обходил десятой дорогой. В юности буддизм ассоциировался у него с армией и правительством Шри-Ланки, со статуями, которые оно воздвигало по всей стране, дабы напомнить обитавшим здесь мусульманам, тамилам и прочим меньшинствам, где их место, и лишь очутившись в Индии, Кришан, как ни парадоксально, принялся изучать историю буддизма, усмотрел в нем самостоятельную религию или философию. В Дели он узнал, что угнетаемые индийские касты считают буддизм религией освобождения, что некогда на юге Индии и даже на северо-востоке Шри-Ланки жили тамилы-буддисты, и то, что большинство ланкийцев называет буддизмом, лишь одна из его разновидностей. Кришан имел на Будду ровно столько же прав, сколько большинство ланкийцев, называвших себя буддистами, осознал он, и, однажды наткнувшись в книжном в Дели на перевод «Жизни Будды», Кришан перелистал книгу, решил, что наконец пришла пора попытаться воспринять буддизм без прежних предубеждений; поддавшись порыву, купил книгу и по дороге домой начал читать. Поэма, написанная североиндийским поэтом Ашвагхошей в первом веке нашей эры, в обстоятельствах, едва ли существенно отличавшихся от ситуации на Шри-Ланке, какой ее знал Кришан, начиналась с трогательного и подробного описания рождения Будды — знакомого, однако немного отличного от тех версий, которые Кришан слышал в детстве. Юный принц Сиддхартха, говорилось в поэме, появился в утробе матери безо всякого акта зачатия и вышел наружу не через родовые пути; кожа его сияла, как солнце, большие темные немигающие глаза притягивали взгляды окружающих, подобно луне. Вскоре после рождения Сиддхартхи его отца посетил пророк, перед которым все благоговели, осмотрел новорожденного и объявил, что младенец покорит или бескрайние миры, или собственную душу. Но чтобы покорить душу, необходимо избрать путь самоотречения, то есть отказаться от семьи, общества, жизни в целом; эта весть очень обеспокоила царя, ведь он не хотел расставаться с сыном. Зная, что увиденные боль и страдание способны увлечь юного принца на путь самоотречения, царь решил растить Сиддхартху таким образом, чтобы тот ведал лишь удовольствия этого мира, но никак не его невзгоды: царь надеялся, что тогда его сын покорит миры, а не собственную душу. Принц вырос в юношу поразительной красоты и ума, рассказывалось в поэме, царь отвел ему покои на верхних этажах дворца, где принц проводил дни и ночи с друзьями и наложницами. Женили его сравнительно рано на принцессе по имени Яшодхара, родовитой и чрезвычайно красивой, вскоре она родила ему сына, и счастливый отец Сиддхартхи решил, что теперь принц надежно привязан к мирской жизни и вряд ли откажется от нее. Даже после рождения сына Сиддхартха по-прежнему проводил бóльшую часть времени в личных покоях, развлекаясь с женщинами, которых отец посылал веселить его. Сиддхартха слушал тихие звуки их золотистых тамбуринов, смотрел, как извиваются под музыку их гибкие тела, смеялся, по вечерам пил с ними, ночами спал с ними и долгие годы не видел причины спускаться из увенчанных облаками покоев, где он обитал.