Ожидание витало в воздухе, барабаны стучали с лихорадочным напряжением, четверо барабанщиков по-прежнему стояли у изгороди, погруженные в ритм своей дроби. Все больше зашедших в дом возвращалось во двор, распорядитель покрикивал нетерпеливо, поторапливал собравшихся, освобождая место у гроба. Женщины, поддерживавшие дочь Рани, чуть отступили с нею вместе от гроба, распорядитель с помощником аккуратно подняли крышку и закрыли гроб. Потом вышли во двор: там сбоку от дома у стены стояли носилки — два деревянных шеста, скрепленные крест-накрест палками, перевязанные веревкой и покрытые переплетением сухих пальмовых листьев. Распорядитель с помощником подхватили носилки, отнесли их к веранде и поставили на землю возле крыльца, после чего распорядитель, перекрикивая рыдания и барабаны, велел собравшимся расступиться. Распорядитель жестом велел помощнику идти в дом, и тот вместе с еще четверыми или пятерыми мужчинами поднял гроб. Распорядитель шел впереди, расчищая путь, гроб медленно и осторожно, стараясь не наклонять, вынесли на веранду, следом вышла дочь Рани, за нею все женщины, с самого начала бывшие в доме, все они били себя в грудь и без умолку голосили. Гробоносцы спустились с веранды в сад, перекрикиваясь сквозь гомон, дабы согласовать свои действия, и бережно, аккуратно опустили гроб на носилки. Вокруг гроба тут же столпились люди, как ни силился распорядитель заставить их расступиться, — посмотреть, как гроб привязывают к носилкам. Кришан заметил, что барабанщики вышли из сада и теперь стоят за оградой; следом за ними в проулок вышел с бесстрастным видом зять Рани, на правом плече у него стоял большой и явно тяжелый глиняный горшок. Расступитесь, крикнул распорядитель столпившимся возле гроба, и мужчины — двое спереди, двое сзади и двое по бокам — на счет «три» подняли одним движением на плечи носилки с надежно закрепленным гробом. Причитания достигли пика, хор преимущественно женских голосов взмывал в воздух, носилки в сопровождении распорядителя рывками и с остановками пронесли по саду к воротам, толпа следовала за гробом. Гробоносцы, с трудом протиснувшись сквозь узенькую калитку, вышли в проулок, женщины остановились у изгороди, с причитаниями воздевали руки к небу, мужчины направились за гробоносцами, Кришан тоже присоединился к процессии, уносившей гроб от дома. Обернувшись, он увидел, что дочь Рани стоит у изгороди, уже не плачет, не голосит, лишь молчит и тяжело дышит, провожая их взглядом, и чем больше они удалялись от дома, тем меньше и призрачнее становилась ее фигурка, наконец они завернули за угол, и она скрылась из виду. Процессия двигалась медленно, однако без остановок, впереди молча шагал зять Рани с глиняным горшком на плече, за ним гробоносцы с носилками и все остальные мужчины; одни, проходя мимо своих домов, покидали процессию, другие и дальше беззвучно следовали за телом. Так они шли по деревне, но не к главной дороге, где Кришан высадился из автобуса, а все дальше и дальше от каких бы то ни было связей с внешним миром, шагали по узким извилистым грунтовым дорожкам и в конце концов очутились на пустоши, поросшей травой и кустами. На фоне этих просторов, замерших вдали высоких и строгих пальмир казалось, будто процессия стоит на месте; солнце начало путь к закату, превращая пальмы в темные силуэты, день начал клониться к вечеру, золотисто-желтый свет понемногу окутывал окоем, а Рани начала свой последний безмолвный путь в далекие дали.
9
Процессия двигалась медленно из-за бремени гроба, разворачивавшийся перед ними бескрайний холмистый пейзаж становился все зеленее, покрытый травой, растениями, кустами, что прорывались там-сям в хаотичном буйстве, и купами деревьев, отягощенных густыми листьями и ветвями. Кругом не было ни души, лишь раз навстречу попался мужчина на велосипеде, при виде процессии он замедлил ход и остановился на обочине; только крохотные, невесомые белые бабочки порхали вокруг, словно в замедленной съемке, сновали в траве. Кришан семь часов добирался на поезде из Коломбо до Килиноччи, потом три часа на двух автобусах до деревни Рани, по прибытии в ее дом ему показалось, что он заехал в самую глубь северо-востока, но сейчас, дойдя до конца деревни и очутившись средь этих нежданных просторов, на проселке вдали от любого шоссе, он невольно почувствовал себя так, будто попал в необъятную глушь, в места, которые не отыскать ни на одной карте, которых не коснулась ни одна историческая хроника, однако эти места отчего-то выглядели знакомыми, словно он бывал здесь во сне или же в прошлой жизни. Кришан по-прежнему был в самом хвосте процессии, шедшие впереди, человек двадцать-тридцать, двигались молча, неспешно, глядели себе под ноги или на дорогу впереди, барабанщики, шагавшие сразу за гробом, выбивали негромкую дробь, но она лишь подчеркивала окружающую тишину. В тесном закрытом пространстве домика Рани, в пределах аккуратного, огороженного ее сада Кришана переполняли чувства, ошеломляли причитания и стук барабанов, вид гроба и обступивших его людей, теперь же, под раскинувшимся над ними предвечерним открытым небом, эти ощущения казались ему мелкими, даже ничтожными, словно средь этих просторов и по сравнению с их широтой они обратились в ничто; избавившись от ощущений, объединявших его с прочими присутствовавшими на похоронах, Кришан вернулся к собственным мыслям, вспомнил, кто он такой.