Впереди чуть поодаль рельеф становился ровнее, по левую сторону от проселка тянулась мерцающая поверхность, отражавшая бледное золото неба. Бабочки встречались все реже, их сменили более юркие, стремительные стрекозы, мерцающая поверхность вблизи оказалась огромным озером, ближние ее берега поросли папоротниками и высокой травой, дальних было не разглядеть, они сливались не то с холмами, не то с облаком на горизонте. Трудно сказать, было ли это озеро естественного происхождения или все-таки пруд, вырытый в старину по приказу царя или военачальника, за давностью лет такие пруды сделались неотъемлемой частью экосистемы, но чем дольше Кришан глядел на озеро — его спокойные, мирные воды с тихим плеском набегали на берег, — тем сильнее в нем крепло чувство, что он уже был здесь, проходил по этой дороге, сиживал на берегах этого самого озера. Таких больших водоемов на северо-востоке Шри-Ланки не так чтобы очень много, и Кришан это знал, а потому достал телефон, чтобы найти озеро на картах «Гугла», но толку из этого не вышло, поскольку сигнала не было. Кришан подумал, что, наверное, проезжал мимо этого озера в одной из командировок, когда работал в Джаффне, однако он точно помнил, что прежде не был в деревне Рани, да и в этих краях тоже бывал нечасто. Можно было спросить у кого-нибудь из шагавших рядом, как называется озеро, но они, казалось, его словно не замечали, погруженные в свои мысли, и спрашивать было неловко. Кришан то и дело невольно поглядывал на озеро, как на лицо, которое где-то видел, но где именно, отчего-то не помнит, и лишь когда заметил камыши, торчавшие на мелководье, у него в голове словно бы что-то щелкнуло и вмиг прояснело: он с удивлением осознал, что помнит озеро не потому что был здесь, а потому что видел его в интернете, в документальном фильме, который смотрел несколько лет тому назад в Дели. Фильм этот Кришан пересматривал раза два или три и потом еще несколько месяцев не мог выкинуть из головы; Кришан нашел его на Ютьюбе в ту пору, когда ему не давала покоя прочитанная недавно история Куттимани, в ту пору, когда его внимание привлекали не столько травмы конца войны, сколько чаяния ее начала. Фильм, названия которого Кришан уже не помнил, длился не более часа, и хотя сняла его режиссер то ли из Дании, то ли из Норвегии, не разберешь, то ли еще из какой североевропейской страны, в нем не было ни фальшивого добродушия, свойственного многим европейским и в особенности британским документальным фильмам о насилии и страдании в бывших колониях, ни праведности и всезнайства, так легко возникающих в подобных материалах. Сюжет фильма строился на жизни двадцатичетырехлетней Дхаршики, Кришан живо ее запомнил, на момент съемок она была активной участницей «Черных тигров», элитарного подразделения ТОТИ. «Черных тигров» боялись как никого: они тщательно и дотошно готовили и совершали теракты — от убийств политических деятелей и взрывов в общественных местах до небольших, но разрушительных атак на правительственные войска и военно-морские базы; наблюдая за тем, как Дхаршика говорит и как держится в фильме, Кришан с предельной ясностью видел в ней нечто такое, что роднило ее с элитарным подразделением террористов-смертников. В некотором смысле эта роль была предначертана ей свыше, и не только потому что Дхаршика была поразительная красавица (точеные, почти величественные черты, сияющая смуглая кожа), но и из-за проницательного строгого взгляда, уверенности в осанке, убежденности в голосе, когда она рассуждала о зверствах ланкийских властей и своей готовности сражаться и умереть, защищая народ. Таких, как она, некогда были тысячи, но, слушая ее рассказ, Кришан невольно задавался вопросом, откуда она взялась, как стала такой, какой стала, какие жизненные события, какие личные склонности направили ее на путь, столь отличный от того, который выбирают ее ровесники и ровесницы, путь, очевидно ведущий к смерти, а следовательно, и полному исчезновению сознания, однако она тем не менее шла этим путем с такою легкостью и спокойствием, точно ей не терпелось скорее дойти до конца.