Выбрать главу

Римский Запад — насквозь литературен: это отделяет его от германского или, точнее, от немецкого мира, который непременно и безусловно нелитературен. Литературная гуманность, наследие Рима, классический жест, классический разум, роскошное слово, соединенное с роскошным жестом, прекрасные, волнующие человеческие сердца, славящие красоту и достоинство человека фразы, академическая риторика во имя рода человеческого — вот это и есть то, что делает на римском Западе жизнь достойной жизни, то, что делает человека человеком. Это тот дух, великим временем которого была революция, это — ее дух, ее «классическая модель», тот дух, что застыл в якобинце схоластически — литературными формулами, доктринами убийц, тираническим педантизмом учителя средней школы. Адвокат и литератор — его мастера, вожди «третьего сословия» и его эмансипации, вожди Просвещения, разума, прогресса, «философии» против seigneurs[42], авторитета, традиции, истории, «власти», монархии и Церкви, — вожди духа, который они считали единственным, безусловно и ослепительно верным духом, духом самим по себе, духом как таковым, тогда как он был всего только политическим духом буржуазной революции, тот дух, который они знали, который они имели в виду. То, что «дух» в этом политико — цивилизационном смысле был только делом буржуазии, но не ее открытием (поскольку дух и образование во Франции по своему происхождению вовсе не буржуазны, но сеньориальноаристократичны, буржуа только узурпировал их) — это исторический факт, который совершенно бесполезно оспаривать. Представителем этого духа и стал красноречивый буржуа, литературный адвокат третьего сословия, защитник его духовных, а также (об этом не следует забывать) и материальных интересов. Его победное шествие, процесс его распространения, каковые обусловлены присущей ему взрывной, агитационной силой, могут стать предвестием полного обуржуазивания, полной литературизации мира. Ведь то, что мы называем «цивилизацией»; то, что само себя так называет, есть не что иное, как это самое победное шествие, распространение буржуазно — политизированного и литературного духа; колонизация им всей обжитой земли. Колониализм цивилизации — последняя форма римской объединительной идеи, против которой «протестует» Германия; и ни против какого другого проявления римского наследства не протестует она столь страстно, ни против чего иного не готова она вести столь ужасающую войну, как против этого. Соглашение и объединение всех тех общностей, которые принадлежат империи буржуазного духа, зовется ныне «entente» — французским словом, как справедливо! — это правильно, это в самом деле Entente cordiale[43] — союз, несмотря на некоторые температурные различия и внешнеполитические споры, полный сердечнейшего согласия, в духовном, существенном смысле: союз, направленный против протестующей, борющейся с окончательным укреплением этой империи Германии. Битва Арминия в Тевтобургском лесу, борьба против римского папства, Виттенберг, 1813–й, 1870–й— все это были детские игры по сравнению с ужасающей, головоломной, в великолепнейшем смысле неразумной войной против мировой Entente цивилизации, которую взвалила на себя Германия с истинно немецким послушанием судьбе — или, если выразить эту мысль не так резко, с истинно немецким послушанием своей миссии, своей вечной, прирожденной миссии.

(обратно)
Ирония и радикализм

Это — противоположности, «или — или». У духовного человека есть только один выбор насколько у него вообще он есть): быть или иронистом, или радикалом; третьего не дано, по крайней мере приличного третьего. Для чего человек духа окажется более приспособлен — это вопрос последней аргументации. Это решается тем, какой аргумент будет для него последним, решительным и абсолютным: жизнь или дух (дух как истина, или как справедливость, или как чистота). Для радикалов жизнь не является серьезным аргументом. Fiat justitia, или veritas, или libertas, fiat spiritus — pereat mundus et vita![44] Так говорит всякий радикализм. «Может ли истина быть аргументом, если эта истина стоит жизни?» А этот вопрос — формула иронии.