Очень удачно прошла операция — ни одного выстрела, словно нам ворожит кто то сверху! Мосты: и железнодорожный и автомобильный и временный захвачены одновременной атакой с двух сторон: радиосвязь — великая вещь в работе спецназа! Не зря мокли в холодных водах Березины мои бойцы… Основные объекты у нас: теперь зачистка, но даже если и начнётся стрельба — уже не важно… А мне — к воротам лагерей с стандартными, уже, вопросами и стандартным отбором к себе в подразделение… правда сейчас отбор, как это на жаль, будет намного жёстче: не могу я тянуть с собой «через пол страны» лишних: тех, кого потом придётся отчислять… А что делать с остальными — теми кто истощён голодом и мучениями до предела? Кто тяжело болен?! Кто упал духом и потерял в плену веру — во все?!! Что делать с ними, как мне быть — они же наши, советские!!! Не знаю — пока не знаю, но до ухода из города, на юг — на Жлобин должен знать! И должен что то сделать: в лагерях около тридцати тысяч пленных! А командиров и политработников в спецлагере — не меньше пятнадцати тысяч! За весь период с 1941й по 1944й год в них погибнет свыше 44х тысяч человек! Из такого же лагеря в Луцке, уже почти заполненного, мои бойцы освободили три с половиной тысячи; тысячу приняли в спецназ на обучение; тысячу отпустили на «вольные хлеба»; полторы тысячи отправили на грузовиках в Минск: куда нам девать грузовики Газ-АА? А «минчанам» пригодятся, тем более к посланным бойцам прилагается и вооружение и обмундирование и продовольствие… Будет время у пленных прийти в себя. Я и здесь так же сделаю. Но что делать с теми, кто ничего не захочет? Вот вопрос?
Я уже не стремлюсь сделать всё сам и не занимаюсь мелочной опекой: мои командиры доказали своё право на самостоятельные действия, но… по плану и под моим ненавязчивым контролем. А я — работаю по крупным целям и веду постоянный контроль за всем, что происходит не поле боя или месте проведения операции. И пока у нас всё получается! Труднее с первой группой: они далеко и метаться туда-сюда не получается — слишком уж большое расстояние между нами! Поэтому в той группе — лучшие из лучших моих командиров!
Вот и сегодня: пока добирались до Бобруйска, я «вылетел» в астрал и понёсся к Борисову. Покрутился там, проверил — ничего не изменилось в расстановке в обороне? Всё по прежнему… Вернулся к эшелону, в котором находился Молодцов — уже «условно» капитан и командир первой группы. Он сидел над картой города и окрестностей. Всё в норме; всё без изменений — раздалось в его голове. Молодцов улыбнулся: командир бдит; контролирует ситуацию! Кивнул — принято. Я понёсся к своей группе — подъезжали…
Мои командиры достаточно умело руководили захватом. Я, в случае изменения расположения объектов атаки, «подсказывал» — остальное делали они сами… Сами захватили мосты; захватили высокое начальство; станцию; аэродром… Сами уничтожили охрану четырёх лагерей военнопленных. Доклады следовали один за другим и не могли не радовать — вырастала, выковывалась из серой массы моя гордость — бойцы и командиры Спецназа СССР! Оставив отделение в комендатуре, покатил на захваченный аэродром. На аэродроме — «уборка» территории: бойцы стаскивают в грузовики труппы убитых солдат охраны и зенитчиков… Вылез из кабины, пошёл на край аэродрома — к свалке разломанных и сгоревших самолётов. Всё точно — вот они! Прошёл, провёл рукой, словно не веря своим глазам по крыльям и стойкам шасси, осознавая — теперь это моё! Десять истребителей FW-190 — последняя перегонная партия для ассов Геринга. Увы — истребители-штурмовики не долетели до пункта назначения… В сторонке, как бедные родственники стоят рядком четыре красавца-штурмовика Ил-2 и двенадцать Пе-2 — пикирующих бомбардировщиков… Ну как пикирующих — под углом в 30–40 градусов… До «Штуки» им, конечно, далеко: та, сваливаясь на крыло идёт вниз почти вертикально, но «пешки» и не с горизонтального полёта бомбят… Главное — все эти машины абсолютно пригодны для эксплуатации — садись и лети! Немцы — хозяева рачительные: не сейчас, так чуть позже захотят их использовать, как наши пушки Зис-2; Зис-3; УСВ и танки Т-34 и Т-40. Пока они ещё только Т-34 иногда применяют, но захваченные танки и самолёты ремонтируют во всю! Тем более делают они это не сами, а пленные техники. Мне уже доложили: Захвачено 26 танков Т-34 — машины полностью пригодны к эксплуатации и ждут свои экипажи! Из Борисова тоже получен доклад: захвачено 16 танков Т-34, пригодных к эксплуатации. Столько, сколько я там и обнаружил. А на противоположной стороне аэродрома, под маскировочными сетями стояло 24 бомбардировщика Ю-88. Во время моего «посещения» аэродрома столько здесь не было. Видимо в это время большая часть самолётов была на бомбёжке…
Только уезжая с аэродрома я понял, почему здесь так много Пе-2: аэродром в Бобруйске был предназначен, в мирное время, для размещения бомбардировочной авиации 13 авиадивизии, а немцы разместили тут свой бомбардировочный авиаполк. 24 самолёта Ю-88 — это две эскадрильи: нехватка ещё одной — вполне приемлемые боевые потери… А «пешки» — Пе-2, немцы, видимо, собрали сюда отовсюду, чтобы восполнить потери своих самолётов в этом полку, как делали с танками Т-34. Ну что можно сказать на это: огромное гансам спасибо за такой подарок! Вот только смогу ли я найти для них лётчиков: по три на каждый Пе-2 и пять на Ю-88? Жалко будет взрывать такую смертоносную красоту, если для них не найдётся экипажей!
Теперь у нас одна головная больна сегодняшний день — пленные! Капитан Кравченко, захвативший Слуцк везёт в эшелонах две тысячи желающих послужить Родине в спецназе: тысяча командиров; пятьсот рядовых и сержантов и пятьсот техников, сапёров, шоферов, танкистов, артиллеристов и… лётчиков… В Борисове — 5 лагерей — около двадцати тысяч пленных и там мои командиры сегодня тоже проведут жёсткий отбор в наше подразделение! Ладно — хватит любоваться на свою собственность — ещё будет время. Сейчас — к лагерю военнопленных для командиров РККА. Охрана там уничтожена, но пленные пытались выйти из лагеря. Пришлось бойцам дать очередь поверх голов из пулемёта — слова не действовали. А вот очередь вразумила сразу! Теперь стоят, ждут. Правда не все — кто то уже не может встать: или болен или истощён настолько, что не может встать… Подъехал к лагерю для командиров — начинать надо с него. Вылез из кабины Бюссинга; залез на капот, оглядел море людских голов, придвинувшихся к колючей проволоке и настороженно глядящих на меня. Оно и понятно: если пришли свои, то почему не выпускают — читалось во взглядах многих. Но люди стояли молча: фашистский лагерь быстро отучил задавать ненужные вопросы, да и нужные, впрочем, тоже. Выдержал небольшую паузу для большего внимания:
— Товарищи военнопленные… Уже бывшие военнопленные! — закричал я: пленных много — не менее десяти тысяч — внимательно выслушайте то, что я вам сейчас скажу. От этого зависит ваше будущее. Город освобождён специальным подразделением НКВД СССР. По людскому морю голов прокатилось, словно лёгкая рябь волн по реке, движение от края до края: что такое НКВД знал каждый…
— Я вам предлагаю выбор и каждый должен его сделать. Первый: тому, кому уже всё равно, что будет с ним и со страной, в которой он родился и вырос — можно будет остаться в лагере и дождаться прихода немцев: мы в городе надолго не задержимся…