— Откуда вы это знаете? — неверяще выдавил из себя командарм.
— Я вам передам командира и начштаба немецкой моторизованной дивизии, захваченного в Погаре и документы, которые там были. Ознакомитесь… Комдива и начштаба 1й кавалерийской дивизии, захваченных в Почепе мой подчинённый передаст командарму 50ой. В штаб фронта сведения передадите сами, хотя товарищ Сталин уже в курсе этих данных. И вот ещё что товарищ командарм… С нами надо дружить. К вашей большой выгоде. Надеюсь вы меня поняли…
Вернулся, со своей ротой назад, к мосту. Уж очень мне кажется, что немцы прочухавшись, так всё это не оставят! И растянувшиеся на десятки километров эшелоны тоже не захотят терять. А для этого что надо? Всего лишь разбомбить мост до подхода танков и пехоты с юга — из 2ой танковой группы. Им всё равно ещё четыре дня делать нечего. Так что надо мне быть там — хотя бы первые несколько налётов… Подъехал в расположение, а там Романова круги нарезает в сопровождении двух охранников. Увидела меня, побежала.
— Товарищ майор! Вы не имеете права со мной поступать! Идёт война и я должна помогать раненым, а не сидеть взаперти! Я военфельдшер, а не ваша личная вещь! Сколько экспрессии: раскраснелась, разрумянилась; глаза сверкают! Чудо как хороша! Усмехнулся, вызвав яростный вдох для продолжения отповеди, но властным жестом прервал продолжение — позднее полюбуюсь:
— Пойдёмте в мой штаб товарищ военфельдшер… — равнодушно бросил разгневанной валькирии. И пошёл к своему автобусу… Открыл дверь в штабной салон; пропустил туда подошедшую девушку. Плотно закрыл за ней дверь, повернулся:
— Ну что, товарищ военфельдшер Мария Романова — поговорим?
— Давайте поговорим… — настороженно ответила Мария…
Глава четырнадцатая
Как ты встретишь меня моя …
В кабинете у Сталина шло очередное совещание с военными… У карты, бодро водя указкой, маршал Шапошников сухо-скорбным тоном докладывал об очередных неудачах Красной Армии. Вождь давно заметил манеру доклада не только у военных, но и у гражданских: смягчать и сглаживать провалы и ошибки и выделять достижения. Чем незначительнее они, там ярче, объёмнее стараются преподнести результат, стремятся выпятить итоги. У кого то это получалось явно, топорно; у кого то просто мастерски, изящно, но присутствовало почти у всех. Проще было запомнить у кого этого не было. Не было этого у наркома среднего машиностроения Малышева, отвечающего за выпуск танков и самоходок, но на него уже начали поступать жалобы и докладные… И он сам давал повод к недовольству, заявляя, что без увеличения станочного парка, резко повысить выпуск продукции без брака — невозможно… А вот другие — в том числе и директор Ленинградского Кировского завода, выпускающего танки КВ и самоходки, Зальцман утверждал обратное: не только можно выпускать больше, но и нужно! И Сталин подумывал о замене Малышева… Обвёл взглядом сидящих генералов и маршалов: насупленный Жуков, которому Вождь, последнее время, не давал никаких поручений; Глядящий на вождя преданными глазами Василевский… Остальные старались не встречаться с Хозяином взглядами, старательно делая вид, что изучают свои записи. Прислушался… Речь Шапошникова звучала оптимистично: остановили наступление… приостановили… задержали на таких то рубежах… Вот оно… Главнокомандующий знал истинную причину этих «задержек» — отсутствие полноценного снабжения немецких войск. А причина этих задержек — неведомый и непонятный ему капитан Марченко, хотя теперь уже майор…
Неслышно вошёл Поскрёбышев; положил перед Сталиным лист бумаги. Шапошников замолчал; остальные посмотрели на Вождя заинтересованно. Сталин прочитал короткое донесение; удивлённо поднял брови и ткнув пальцем в цифру, посмотрел на секретаря. Тот нагнулся к уху Хозяина и прошептал еле слышно:
— Всё правильно — я перепроверил… Сталин кивнул, отпуская секретаря и задумчиво уставился в окно. В кабинете повисла тишина…
…- Ну что, товарищ военфельдшер Романова — поговорим? — повернулся я к стоящей у порога и осматривавшей мою «берлогу» девушке. Мария оторвалась от изучения штабного салона:
— Давайте поговорим… — настороженно произнесла она.
— Да ты проходи, присаживайся где понравится, а то грохнешься в обморок и что мне тогда делать? Я ведь медицинского образования не имею… — пошутил усмехнувшись. Романова вскинула подбородок:
— Я в обморок не упаду товарищ майор — я девушка сильная! — дерзко парировала она мою шутку, но прошла внутрь и присела на стул. М… да… Намучаюсь я с ней, если что… Мадама видимо поняла, что переборщила с гонором и пошла на попятную:
— Вы не подумайте чего плохого товарищ майор. Просто столько всего произошло за последнее время — просто ужас какой то! А так я девушка смирная и послушная… — улыбнулась лукаво, но тут же поставила ограничение, чтобы не возникло каких-нибудь ненужных и неслужебных мыслей — в разумных пределах, естественно… Покивал, насмешливо глядя в глаза — знаем мы твою послушность… Мария взгляд не отвела — смотрела строго, но настороженно, как и положено красивой девушке, знающей свою цену… Но не знающей мою…
— Слушай внимательно и не перебивай… — начал я — возникшие вопросы задашь, как закончу… Дело в том, что ты — моя жена! Брови Романовой взлетели в верх в немом вопросе, которого не последовало: раскрыла рот, но сдержалась — уже неплохо…
— Вернее так: ты была моей женой. Не здесь — в другом месте и в другом времени… Мы прожили с тобой недолгую, но счастливую жизнь. Но ты от меня ушла… И вот почему… Я начал рассказывать, невидяще глядя перед собой, переживая снова те далёкие, роковые, счастливые и трагические события моей жизни — той, которая осталась где то там — сам не понимаю где. С самого начала — моего заплыва… Слова, словно холодные капли, негромко, размеренно падали в тишину штабного салона. Я рассказывал и… — жил теми воспоминаниями. Уж не знаю — что было с моим лицом, но когда я закончил, первое, что я услышал сквозь отчуждение — Бедненький… Тряхнул головой, отгоняя воспоминания: ещё не хватало, чтобы меня жалели! А то получится — как у Пушкина: она его за муки полюбила, а он её за состраданье к ним… Или не у Пушкина — без разницы. Жёстко посмотрел в глаза Марии, стирая всякое сострадание и жалость:
— Только всё, что я тебе рассказал — относится к той Марии — моей! А ты — лишь её копия; подобие, дубликат… Ты не обижайся… — заметив как нахмурилась Романова, сгладил свои слова — но ты жила здесь, ничего обо мне не зная. Своей жизнью. У тебя могли быть, или есть знакомые, друзья, мужчины. Мария открыла рот, собираясь что то гневно возразить, но я властно прервал её поползновение к этому:
— У тебя своя жизнь и я в неё вмешиваться не буду! Только предупреждаю сразу: если у тебя появится здесь мужчина — отчислю из Спецназа! Хотя… — покачал головой — совсем плохой стал: ты же ещё не служишь в моём подразделении и я даже не спросил: хочешь ли ты служить в Спецназе или продолжишь служить в Красной Армии? Замолчал: вроде бы всё сказал, что хотел. Романова посмотрела вопросительно, дождалась разрешающего кивка, потом спросила:
— Можно мне задавать вопросы? Ну точно — та ещё язва… Кивнул.
— Вот оно как… — задумчиво, по старушечьи, протянула Романова, глядя в окно. — А вы знаете… — продолжила она — я ведь знаю этого Каминского… Хорошо знаю. Оп-па! Полезли скелеты из шкафов… Посмотрел вопросительно… Мария вздохнула:
— Я ведь родом отсюда — из Брянской области. Город Локоть… Небольшой, но всё таки город. И все друг друга знают… Так вот Каминский жил и работал в нашем городе. Он даже посватался ко мне, но отец отказал, да и я была против замужества. За него…
— А почему? — не удержался я от вопроса…
— А может я вас ждала?! — сверкнула на мгновенье ослепительная улыбка на лице девушки, но тут же пропала…
— А потом отца убили… — глухо выдавила она из себя. — Милиция сказала — ограбление… Даже знали — кто… Были у нас заезжие на временной работе, а после убийства исчезли… А потом бабушка — мама отца стала хворать, а моя мама запретила мне ездить к бабушке в деревню… — негромко говорила Романова, будто сама с собой…
— А почему запретила? Не стоило, конечно, ворошить прошлое, но тут не тот случай. Мария подняла голову. На щеках — полоски слёз…