— Мама честно сказала: папина бабушка ведьма, а раз она захворала, то скоро может умереть… А умереть она не может — не передав кому то свой дар. Или проклятье — добавила она еле слышно. Я вздрогнул, вспомнив прощание с Марией: той Марией — моей…
— А мама не хотела мне такой судьбы… — добавила Мария в гнетущей тишине… Прекрасно понимаю её мать — какой может быть дальнейшая судьба её дочери! Может кому то и хочется такую судьбу? Да та же Мария, пока её не окунули в речку, была без ума от своей жизни!
— У меня к вам будет просьба товарищ майор… — на меня требовательно уставились серые глазища — помогите мне встретиться с бабушкой! М… да… — заявочка! И отказать нельзя…
— Ты хорошо подумала? Уверена в том, что хочешь сделать?
— Я не хочу быть игрушкой в руках этого гада! Сейчас я понимаю, что это он убил отца, или сделал так, чтобы его убили. Я хочу отомстить! Вы мне поможете это сделать? Вы же тоже что то умеете — правда?!!! Прячусь от пронзительного взгляда, опустив голову.
— Ладно… — вздохнув тяжело поднялся — дело это не скорое… Я так понимаю — ты у нас остаёшься, хотя бы временно…
— Почему же временно?! — зазвенел в салоне звонкий девичий голос — если не прогоните — хоть до самой смерти. С вами вместе… Снова вздохнул тяжко, ответил, стараясь не встретиться с взглядом Марии:
— Помирать нам пока рановато. Не знаю как ты, а я желаю прожить долгую жизнь. И счастливую… — добавил негромко…
— Со мной! — уточнила Романова. Пожал плечами — мол поглядим…
— Пойдём, познакомлю тебя с местом службы. Ну и с персоналом и твоим начальством… — вздохнул в третий раз.
— У вас могут возникнуть проблемы с руководством или персоналом. Женским… — елейным голоском проворковала Мария. Ну точно язва!
— У меня — не возникнут, а вот у тебя могут…
— За меня не беспокойтесь товарищ майор — лишь бы у вас было хорошо, а я со своими проблемами справлюсь — не впервой!
— Тогда так! — решил я — пока поработаешь в полевом госпитале, что у нас здесь расположен. Идём — я тебя представлю. А дальше — представлю тебя твоему начальнику: капитану медицинской службы Грете Мюллер. Военфельдшер вскинулась:
— Она немка? Впился взглядом в её глаза и ответил жёстко:
— Она — капитан медицинской службы Спецназа СССР, в котором я — командир! Романова показано-виновато потупилась:
— Виновата товарищ майор. Больше такое не повториться!
— Ко мне все обращаются товарищ командир… — смягчился и я.
— Понятно, товарищ командир! — вытянувшись сверкнула улыбкой военфельдшер. Ох и намучаюсь я с ней, бедный, несчастный — пожалел я себя. Но совсем не расстроился от этого …
Собрался было выйти из автобуса, да хлопнул себя ладонью по лбу:
— Совсем старый стал, не замечаю очевидное…
— Да какой же вы старый товарищ май… ой, извините — ещё не привыкла, товарищ командир. Вы ещё очень даже ничего! — заулыбалась она — а что такое? — тут же обеспокоилась она.
— Да какой тебе госпиталь в такой грязной гимнастёрке и юбке?! Она критически оглядела себя:
— И то верно, а что делать товарищ командир?
— Что делать, что делать… — проворчал я — сейчас решим. Включил рацию; щёлкнул переключателем:
— Комбат… Поищи там у своих чистый комбинезон, гимнастёрку, майку… Трусы не надо… За моей спиной хихикнули…
— Чистый, значит неодёванный ни разу — ты понял? Размер? 46–48; рост 4й… И ботинки 39–40… Да знаю я, что у тебя таких маленьких нет, но ты поспрашивай… И ко мне в штабной автобус. Оглядел Марию:
— Помыться бы тебе не мешало… Ну это мы сейчас. Горячей воды нет, так что помоешь лицо, шею, руки… Остальное — потом…
— Конечно товарищ командир: неделю не мыла… остальное… — ещё несколько дней потерплю… — смиренно произнесла Романова.
— Ну… — тут тебе не там, поэтому вечером уже помоешься, а не через несколько дней — брюзгливо уточнил я…
— Какой вы заботливый товарищ командир! — восхитилась, отфыркиваясь и взвизгивая, Мария, когда я поливал ей из чайника в подставленные ладошки (а где ещё держать питьевую воду в штабном салоне автобуса) достаточно тёплую воду — всё же в автобусе стояла.
— Вот так бы и мыла всю жизнь, может быть и не только то, что мою — если вместе с вами… — подколола она меня — только не холодной водой… — закончила жалобно поглядывая на меня…
— Ты не очень то мечтай и вредничай — наслаждайся: когда ещё тебе сам командир польет… Мария распрямилась, вскинула горделиво голову, тряхнула, по привычке, сосульками волос. Я рассмеялся… Она нахмурилась, а потом до неё дошло — рассмеялась звонко: так, что проходившие мимо бойцы поневоле повернули головы.
Комбат принёс чистое обмундирование и с сожалением произнёс, глядя на чистую девушку, в грязной форме и со спутанными волосами:
— Вот только ботинок 40го размера не нашлось — только 41й.
— Ничего… С двумя портянками походит пока… А там и обмундирование подвезут… Пойдёмте в госпиталь стажёр…
От моста уезжать не спешил… Если я всё правильно рассчитал, то немцы первым делом разбомбят мост. А со станции Ямполь, где расквартированы 17ая и 18ая танковые дивизии, сюда уже, я уверен, отправили танковый батальон и батальон мотопехоты. Но пока они дойдут… А переправиться мои уже не смогут, так что приходи и бери — тёпленькими… Так что пока ждём самолётов, я, пожалуй «слетаю» на разведку, да выберу подходящее место для засады: пехота нам без надобности, а вот танками, броневиками и грузовиками разбрасываться не стоит — в хозяйстве всё пригодится! «Взлетел» повыше, огляделся — с того направления, откуда могут прилететь бомбардировщики ничего пока не видно, так что можно «покрутиться» вдоль дороги, ведущей к мосту. Покрутился, нашёл удобное место, зафиксировал в памяти. Немцам до нас 120–125 километров — за сегодня не успеют, даже если будут ехать ночью, а вот утром мы уже будем готовы их встретить. Батальона и моей роты вполне хватит…
…Недвигин, меланхолично пережёвывая кашу с тушёнкой, вспоминал с сожалением то утро, когда он дал маху — не захотел пойти в Спецназ. Вздохнул — чего уж там: теперь надо думать — как уцелеть тут… Хотел отступить в Минск, так оттуда посыпались грозные команды: удерживать до конца; стоять насмерть; драться до последнего… Не один раз мелькала злая мысль: сидят там — трусы, да боятся, что с моим отходом немец к ним подойдёт, да город возьмёт штурмом… А немцы, видимо поняв, что из Минска ушёл Спецназ, навалились на группу Недвигина всерьёз, да по науке! Сначала прилетели бомбардировщики… Ну ссадили его зенитчики три самолёта из 12ти… Так оставшиеся раздолбали почти все зенитки: из 16ти осталось 4… Потом начали обстреливать из орудий. Издалека… Он отправил разведчиков, чтобы уничтожили орудия, а те вернулись ни с чем: очень сильная охрана. Только сами бы погибли без пользы… У другого командира их бы под трибунал бы отдали, а он нет: Марченко научил его беречь бойцов. Они ему ещё пригодятся… А Командир ушёл из Минска… И, вроде бы ушёл из Бобруйска: то-то он не может с ним связаться… Так бы хоть совета попросил: что дальше делать…Посмотрел с надеждой в угол землянки: на деревянном табурете сиротливо стояла рация. Стояла и молчала: уже третий день. Недвигин посмотрел на часы — подарок Командира: через час начнут обстрел, а потом насядут! И самолёты прилетят бомбить… Как он не берёг свои КВ, но немцы умудрились вывести из строя два из четырёх: в один прямое попадание двухсот килограммовой бомбы, сорвавшее башню и разворотившее всё нутро… От танкистов только обгорелые да кровавые ошмётки остались… Второму сбили гусеницу и передний каток, а пока стоял без движения — заклинили снарядами башню… Приказал экипажу покинуть танк… Те чуть не плакали от досады и злости, но Недвигин был неумолим! И не зря: новый обстрел и снаряд гаубицы попал точно в моторный отсек — хорошие у немцев корректировщики артиллерийского огня — не чета нашим. Хотя… — имей наши такие рации и возможность обучения — ещё бы посмотрели…
Вдруг рация, «умершая», казалось бы навсегда, ожила: заморгал рубиновый огонёк вызова; затренькал звуковой сигнал… Недвигин рванулся к рации и резко сорвал трубку, словно боясь, что не он успеет и невероятный вызов прекратится…
— Недвигин у аппарата… — хрипло выдохнул он в трубку…