Боковым зрением улавливаю шокированные выражения лиц моих спутников — хренов герой и кудрявый миротворец растерянно замирают на месте, явно не зная, как реагировать на происходящее. Но мне наплевать.
Кажется, я и правда смеюсь во весь голос.
До моего слуха смутно доносятся странные полуистерические звуки, не то смех, не то всхлипы — я и не сразу понимаю, что они вырываются из моего собственного горла.
— Уэнсдэй! — отойдя от первоначального шока, Торп быстро подскакивает ко мне и крепко сжимает плечи, рывком дёрнув на себя.
Я машинально переступаю с ноги на ногу, чтобы сохранить равновесие — и неожиданно вновь оказываюсь в кольце его объятий.
— Тише, тише… — сбивчиво бормочет он, прижимая меня к себе и поглаживая по лихорадочно трясущимся лопаткам. — Ну же, успокойся. Не надо, слышишь?
Я не в силах сопротивляться. Не в силах его оттолкнуть. И потому безвольно утыкаюсь ему в грудь, пряча в распахнутой джинсовой куртке лицо со следами предательских слёз.
Хренов герой обнимает меня очень крепко, едва ли не до хруста в рёбрах — но катастрофически недопустимая близость чужого тела неожиданно оказывается последним якорем, удерживающим меня в этой неутешительной реальности. Не позволяющим сорваться в пучину слепой бесконтрольной ярости на весь этот гребаный мир, в котором сестра вынуждена убить родного брата. И потому я покорно подчиняюсь, когда Ксавье буквально силой заталкивает меня на заднее сиденье внедорожника и снова прижимает к себе.
Обратная дорога проходит словно в тумане.
Сидящий за рулём Тайлер не спешит нажимать на педаль газа — кажется, он специально едет медленно, чтобы дать мне побольше времени успокоиться. Я машинально цепляюсь дрожащими пальцами за джинсовую куртку Торпа, безуспешно пытаясь унять глухие надрывные рыдания. Хренов герой бережно сжимает меня в объятиях, гладит по спине, аккуратно утирает с моего лица солёные дорожки слёз. И что-то бормочет вполголоса — кажется, он говорит, что всё непременно будет хорошо, нужно только перетерпеть. Я почти его не слушаю, раз за разом прикладываясь к стремительно пустеющей бутылке джина.
— Если хочешь, мы не будем рассказывать остальным, — мягко предлагает миротворец, бросив на меня встревоженный взгляд через плечо. — Просто скажем, что ты приболела.
— Да, именно так мы и сделаем, — с готовностью подхватывает Торп, уткнувшись носом мне в макушку. — И сразу продолжим путь, чтобы никто ничего не заметил. Я поведу машину, а ты постараешься заснуть, ладно?
Я молча киваю в знак согласия.
Нет ничего хуже, чем наблюдать унылую жалость на лицах моих спутников.
Хватит и того, что двое из них стали свидетелями моего нервного срыва.
И хотя всё внутри сжимается от щемящей боли, суровое рациональное мышление упрямо твердит, что жизнь продолжается. Что я не осталась безжизненным трупом рядом с мёртвым братом. Что мои лёгкие продолжают насыщаться кислородом, а сердце по-прежнему качает кровь по организму. И что рано или поздно рваная рана на душе зарубцуется и перестанет причинять невыносимо острую боль.
Так и случается.
За следующие полторы недели мы пересекаем висячий мост через пролив Макино, огибаем маленький город Сейнт-Игнас вдоль северо-западного побережья озера Мичиган и наконец оказываемся на границе с Канадой.
Уже привычная рутина — бесчисленные километры дорог, короткие стоянки в отдалении от населённых пунктов, горький дым костров и скудные приёмы пищи раз в сутки — всё это помогает отвлечься от мыслей о брате. И хотя образ Пагсли, надвигающегося на меня с глухим рычанием, с чудовищной регулярностью преследует меня в кошмарах, жизнь становится почти терпимой.
День, когда мы разбиваем последний лагерь на территории штатов, знаменуется ещё одним событием — кудрявому миротворцу исполняется тридцать лет. По этому случаю Аякс выуживает из запасов банку консервированных ананасов и бутылку Вдовы Клико. На ужин сегодня почти королевское блюдо — запечённый на углях картофель и обжаренная на чугунной сковороде тушёнка.
Усевшись вокруг догорающего костра, мы пьём сухое игристое прямо из бутылки, передавая её друг другу словно школьники, впервые добравшиеся до алкоголя. Каждому достаётся по полтора колечка ананасов — и ещё никогда сладкие консервированные фрукты не казались мне такими вкусными.
— Я рад, что встретился с каждым из вас… — кудрявый миротворец поднимается с раскладного походного стула, чтобы произнести тост. — Жаль, что это произошло в таких дерьмовых условиях, а не где-нибудь в Вегасе… Держу пари, мы бы там круто потусили. Я говорил, что отлично играю в покер?
Мои спутники хихикают так беззаботно, словно мы и впрямь можем рвануть на выходные в город грехов и спустить там кучу денег.
— Но в любом случае, вы все — классные ребята, — Тайлер простодушно улыбается, отсалютовав изрядно опустевшей бутылкой игристого. — Надеюсь, мы доберёмся до Сент-Джонса и будем жить там долго и счастливо. За нас!
— За нас! — отзываются остальные нестройным хором и дружно улюлюкают.
Галпин делает большой глоток и передаёт бутылку хренову герою — но Торп отрицательно качает головой и ставит на землю пластиковую тарелку с остатками тушёнки. Вещь сиюминутно подскакивает к предложенному угощению и начинает жадно поглощать еду, громко клацая зубами. Энид ласково треплет собаку за ухом.
За время путешествия они успели сдружиться, и мой нелюдимый пёс стал практически общим.
— Отдыхайте, а я пойду дежурить, — Ксавье поднимается на ноги и вдруг подмигивает мне с безмятежной широкой улыбкой. — Только не засиживайтесь, завтра рано вставать.
Немало удивлённая подобным жестом, я провожаю хренова героя внимательным взглядом. Подхватив винтовку, он отходит к трейлеру и ловко взбирается по лестнице на крышу — его силуэт отчётливо выделяется на фоне безоблачного ночного неба с россыпью бесконечно далёких созвездий.
— Эй, Аддамс… — сидящая рядом со мной Бьянка пихает меня локтем под бок и понижает голос до вкрадчивого шепота. — У меня парочка сигарет завалялась. Пойдём-ка покурим.
К никотиновой интоксикации я равнодушна.
Но внезапное предложение Барклай явно имеет под собой скрытый подтекст — и мне становится немного любопытно. Поэтому я поднимаюсь со своего места и иду вслед за ней к раздражающе уродливому Фольксвагену, припаркованному в отдалении от лагеря.
Когда мы оказываемся вдали от посторонних глаз и ушей, Бьянка достаёт из кармана джинсов смятую пачку Чапмана и протягивает мне. Равнодушно пожав плечами, я забираю сигарету и склоняюсь к огоньку зажигалки. Горький дым с лёгким вишнёвым привкусом обжигает горло, заставляя слегка закашляться — и Барклай беззлобно усмехается.
— Ты совсем никогда не курила, что ли? — иронично поддевает она, сжимая сигарету двумя пальцами и глубоко затягиваясь ядовитым сизым дымом.
— Ты хотела поговорить о моих вредных привычках? — выразительно изгибаю бровь, глядя на неё с нескрываемым скептицизмом.
— Не только, — моя собеседница широко улыбается, демонстрируя ровный ряд белоснежных зубов. Бьянка выдерживает непродолжительную паузу, словно обдумывая дальнейшую речь, после чего делает очередную затяжку и продолжает. — Я просто хотела сказать, что ты и Ксавье… В общем, если хочешь знать, я не против.
— О чём ты? — и хотя я уже понимаю, к чему она клонит, но решаю уточнить.