— Вы должны понимать: вакцина — это не панацея, — сообщает она бесстрастным тоном, сухо констатируя вполне очевидный факт. — Препарат остановит распространение вируса, но не кровотечение. Он не превратится, но… всё равно может умереть.
Вместо ответа я молча хлопаю глазами, не в силах выдавить ни слова — на меня вдруг накатывает смертельная усталость и абсолютное безразличие ко всему происходящему. Какая-то часть меня уже неизбежно смирилась с плачевным исходом… А может, я просто слишком измотана, чтобы вести заведомо бесполезную борьбу за выживание.
— Но мы постараемся сделать всё возможное, чтобы спасти вашего… друга, — докторша слегка запинается на последнем слове, словно догадавшись об истинной природе наших странных взаимоотношений. Наверное, всё слишком очевидно. За друзей так не переживают. — Всё будет хорошо.
Концовка фразы звучит совершенно фальшиво. Словно дежурная речь врача у постели смертельно больного человека, которого зачем-то пытаются обнадёжить, что вот сегодня он выглядит молодцом. Хорошо уже не будет. Пресловутое «хорошо» осталось бесконечно далеко, в безвозвратно утерянном прошлом, когда мы могли спокойно выходить на улицу, не опасаясь наткнуться на восставших мертвецов. Эфемерное «хорошо» существовало лишь в том мире, в котором я была широко известной писательницей, подающей большие надежды… В том мире, где я никогда не знала человека, умирающего на моих коленях. В том мире, где я никогда никого не любила.
Не тратя драгоценное время на необходимость обработать кожу перед инъекцией, Валери торопливо отводит в сторону слипшиеся пряди каштановых волос и одним умелым движением вгоняет шприц в шею Торпа. А потом дробно вводит неизвестный препарат, сверяясь с секундной стрелкой наручных часов.
Хренов герой нисколько не реагирует на врачебные манипуляции — он по-прежнему кажется мёртвым. Губы уже отдают синевой, на бескровном лице с закрытыми глазами застыло выражение абсолютного покоя, и даже вечно напряжённая линия скул заметно разгладилась… От этого жуткого зрелища я снова чувствую, как в уголках глаз стремительно скапливаются горячие слёзы, но больше не могу найти в себе сил сохранять бесстрастную отрешённую маску. Солёные дорожки скатываются по щекам одна за одной, и я уже не стараюсь сдержаться — тотально наплевать, как это выглядит со стороны.
— Надо поторопиться, — Валери осторожно тянет меня за рукав кожанки, привлекая к себе внимание. — До штаба лететь семь минут, но…
— Хорошо, — это первое слово, которое я произношу за долгое время. Вопреки ожиданиям, голос звучит достаточно твёрдо.
Дальше всё происходит будто в тумане: несколько человек в камуфляжной форме и шлемах подтаскивают носилки и быстро перекладывают на них бессознательное тело хренова героя. Кто-то крепко сжимает мои плечи, рывком потянув наверх. Конечности по-прежнему кажутся ватными и безвольными, поэтому я вяло переставляю ноги на абсолютном автопилоте, покорно позволяя человеку по имени Кент вывести себя на улицу. Спецназовцы негромко переговариваются, но я их почти не слышу — предательское головокружение и приступ омерзительной дурноты снова дают о себе знать.
Словно организм, истощённый тяготами многомесячного пути и непосильным стрессом, грозится вот-вот дать сбой. Oh merda, как же невовремя. Приходится сильно закусить щеку с внутренней стороны, чтобы не отключиться прямо тут.
Мы быстрым шагом выходим на улицу.
Посреди разбитой пустынной дороги гордо возвышается небольшой тёмно-зелёный вертолёт — спасатели торопливо загружают внутрь носилки, а следом подталкивают и меня.
В салоне катастрофически мало места, Энид с Тайлером сидят прямо на полу, вцепившись друг в друга обеими руками как утопающий в последнюю соломинку. У ног блондинки клубком свернулась лохматая дворняга — Вещь настороженно приподнимает наполовину оторванное правое ухо и озирается по сторонам, явно не понимая, что здесь происходит и кто все эти незнакомые люди.
Кент устраивает меня на последнем свободном сиденье и поспешно пристёгивает ремнями, словно опасаясь, что я могу выкинуть какой-нибудь номер. Но в дополнительных мерах предосторожности нет никакой нужды — у меня совершенно нет сил. Единственное, на что я сейчас способна — впиться пристальным немигающим взглядом в мертвенно бледное лицо Торпа, вокруг которого возится Валери, сосредоточенно проверяя пульс и вкалывая в вену какие-то новые инъекции.
Мотор вертолёта запускается с оглушительным монотонным рокотом, и летающая машина, чуть покачиваясь от порывов ветра, взмывает в затянутое серыми облаками небо. От стремительного набора высоты закладывает уши, и я рефлекторно начинаю дышать через рот, чтобы облегчить давление на барабанные перепонки.