— Да хоть самого Дьявола, — бескомпромиссно отрезаю я и нетвёрдой походкой обхожу малолетнего кретина, приближаясь к дверям.
Охранник тянется ко мне, словно пытаясь поймать за плечо, но отдёргивает руку в последний момент и поспешно хватается за висящую на поясе рацию. Пока он крутит круглую кнопку, настраивая связь, я резко распахиваю дверь и решительно переступаю порог — в нос тут же ударяет резкий запах медикаментов, отчего к горлу подступает тошнота. Но я больше не допущу проявления слабости. Только не теперь.
Особенно сейчас, когда пристальный немигающий взгляд падает на одинокую больничную койку, стоящую в дальнем углу просторного изолированного помещения — и на знакомую макушку с разметавшимися по подушке каштановыми прядями.
Oh merda.
Трижды, десятикратно, стократно.
Я срываюсь с места так резко, что перед глазами всё плывёт, и бегом подскакиваю к кровати. А секунду спустя Ксавье медленно приоткрывает осоловевшие глаза — и его белое как снег лицо заметно проясняется.
А я… Меня разом накрывает сокрушительным ураганом невероятно сильных эмоций, которым я даже не могу подобрать названия. Невероятное облегчение смешивается с щемящей душу… нежностью? Радостью? Любовью?
Не знаю. Да это и неважно.
Важно то, что он жив.
И то, что он едва различимо произносит моё имя одними губами.
— Уэнс…
— Тс-с-с.
Я осторожно сажусь на самый край высокой койки, машинально одёрнув на своих острых коленках белую ткань уродливой больничной сорочки — мне отчаянно хочется прикоснуться кончиками пальцев к его выразительным скулам, впалым щекам, чуть приоткрытым обветренным губам. Но неопределённость и недосказанность по-прежнему висят между нами туго натянутой тетивой.
Ксавье признался, что любит меня.
Я призналась, что жду от него ребёнка.
Но всё это случилось в порыве эмоций, когда мы оба думали, что старуха с косой вот-вот провёдет между нами несокрушимую черту.
Этого не случилось.
Теперь мы оба спасены.
И оба совершенно не понимаем, что делать дальше. Как жить в новом мире, в этом эфемерном изумрудном городе, что неожиданно оказался реальным.
— Уэнс… — тихо повторяет хренов герой и слабо дёргает рукой, лежащей поверх тонкого белого одеяла. Осторожно тянется ко мне, намереваясь прикоснуться, но я сижу слишком далеко, и его пальцы цепляют лишь воздух. — Слушай, насчёт ребёнка…
Но Торп не успевает договорить.
За закрытой дверью слышатся громкие голоса и топот приближающихся шагов.
— Простите, сэр. Я пытался её остановить, но она не послушалась… — виноватым тоном бормочет охранник, охранявший карантинную зону. — Я не знал, что делать. Ну не угрожать же ей автоматом, в самом-то деле…
— Разберёмся, — оправдательную речь мальчишки сухо обрывает зычный мужской голос, отчего-то кажущийся мне смутно знакомым. Хм. Странно. Чертовски странно.
А долю секунды спустя на меня обрушивается шокирующее понимание, кому принадлежит этот низкий звучный баритон — и ровно в этот миг двустворчатые двери палаты резко распахиваются, впуская грузного человека с гладко выбритой головой, полностью облачённого во всё чёрное.
Oh merda, у меня точно галлюцинации.
Ведь такого просто не может быть.
Или… всё-таки может?
— Уэнсди? — он замирает на пороге как вкопанный, уставившись на меня широко распахнутыми серо-голубыми глазами.
— Дядя Фестер?
the end?
Комментарий к Часть 16
На самом деле это ещё не the end, потому как впереди нас ожидает ещё небольшой эпилог. Но статус «завершено» ставлю уже сейчас.
Спасибо всем и каждому, кто был со мной на протяжении всей этой истории, кто нажимал ждуна, ставил лайки и писал отзывы 🖤 Я обнимаю каждого, вы — моя лучшая мотивация 🖤
P.S. А если вдруг вы не нажимали на кнопочку «Мне нравится» до этого, возможно, теперь стоит это исправить 😜
========== Эпилог ==========
Комментарий к Эпилог
Саундтрек:
Los Tiburones — You’ll Be Bright
Приятного чтения!
Одиннадцатого сентября две тысячи двадцать восьмого года в пятнадцать минут одиннадцатого по местному времени мой мир рухнул — окончательно и бесповоротно, как мне тогда казалось.
Но всё изменилось.
В рождественскую ночь две тысячи тридцать второго года, когда изрядно уставшая доктор Кинботт вручила мне истошно вопящего младенца, я впервые за несколько лет мимолётно подумала, что мир отнюдь не безнадёжен. Словно на горизонте вдруг зажёгся яркий луч маяка, осветивший нам путь сквозь бушующий шторм.