Как понял Одинцов, происхождение Рахи не являлось тайной — недаром Рат во время драки обозвал его хайритским отродьем. Но имя, хайритское имя — совсем другое дело! Видимо, его знали только немногие люди, достойные особого доверия. Интересно, откуда оно стало известным бар Занкору? Из бесед с целителем Одинцов вынес убеждение, что тот неплохо знал старого Асруда, но не входил в число его приближенных.
Сзади грохнули барабаны, и он резко обернулся. Капитан-сардар со своими помощниками важно маршировали к берегу в окружении дежурной окты. Офицеры блистали серебром, солдаты щеголяли начищенными панцирями и шлемами, октарх, крепкий детина с бронзовыми кудрями, вздымал шест с имперским знаком, позолоченным солнцем с дюжиной расходящихся лучей. Процессию замыкали два десятка рабов, тащивших дары.
Барабанный бой резко оборвался. Капитан взошел на причал и проследовал на берег со всей своей свитой между шеренг расступившихся северян. Хайритов, похоже, не слишком впечатлил этот помпезный выход; снисходительно пропустив заморское начальство, они принялись помогать мореходам, закрепляя причальные снасти на столбах и обмениваясь с гостями шуточками. Очевидно, многие на стагарте знали язык северных соседей. Одинцов тоже понимал их речь без всяких затруднений; казалось, этот напевный говор знаком ему с детских лет. «Доброе наследство от Рахи», — подумал он.
К остальным причалам один за другим начали швартоваться плоты. Торжественных шествий с барабанным боем больше не было заметно, и Одинцов заключил, что дипломатическими полномочиями наделен только капитан-сардар головного плота флотилии. Постепенно группы хозяев и гостей потянулись с мостков на берег, к складам и горевшим рядом с ними кострам. Пахнуло жареным. Одинцов принюхался и, кликнув Чоса, перепрыгнул на мостки. Через пару часов, размяв ноги на твердой земле, они уселись в тени бревенчатого строения, откуда хайриты дружной гурьбой выкатывали бочонки с пивом. Один из таких бочонков, в котором плескалось еще литров десять янтарной жидкости, стоял рядом с Чосом; в крышке его торчали два кинжала с насаженными кусками жаркого. Вдоль дороги, наслаждаясь таким же нехитрым угощением, стоя, сидя и лежа расположились тысячи две человек, и айденских моряков, и северян.
— Хорошая жизнь у этих хайритов, клянусь молниями Шебрет! — Чос выдернул свой клинок из бочонка и вгрызся в мясо. Прожевав, приложился к кружке и заметил: — Доброе пиво, сочная дичь и воля… Что еще нужно человеку!
— Многое, мой храбрый ратник Чос, многое. — Одинцов, улыбаясь, покачал головой: утренние размышления и обильная трапеза настроили его на философский лад. — Кров, деньги, женщины, хорошая потасовка… Власть!
— Власть нужна благородным, таким, как ты, господин мой Рахи. — Одинцов выгнул бровь, но промолчал. — Вот им тоже. — Чос кивнул в сторону стола на деревянных козлах, вокруг которого расселись айденские капитаны в компании хайритских вождей. — Дом, женщина… Это было у меня, и от этого я сбежал. А вот воли никогда не нюхал!
— Так понюхай! Вон ее сколько! На всех хватит. — Одинцов вытянул руку в сторону изумрудной степи.
— Ты, октарх и нобиль империи, подбиваешь меня на побег? Во имя светлого Айдена! — Глаза Чоса округлились. — Странный ты стал после той драки с Ратом, мой господин… — Худощавое лицо ратника погрустнело, плечи ссутулились; он невесело покачал головой и тихо произнес: — Просторны земли Хайры, но для меня не найдется и клочка, чтобы поставить ногу… Не наша то воля — хайритская, их степи, их горы и леса… А народ они гордый и к себе чужих не принимают.
Одинцов прожевал мясо и поднял бочонок — янтарная струя хлынула прямо в рот. Он пил долго; пиво было крепким, приятным на вкус и чуть туманило голову. Потом он лег в траву, потянулся, расслабил мышцы. Хорошо быть молодым! Не стреляет в разбитом колене, не ноют раны, не давит осколок под сердцем, и нет ужасных шрамов на спине… Полуденное небо, голубовато-фиолетовое, безоблачное, яркое, взметнулось над ним; где-то по другую сторону небесной сферы, за гранью времен и пространств, плыла Земля со всеми ее войнами и неурядицами, с огромными свалками всяких отходов, с отравленной водой и смогом над гигантскими городами, с его прежним телом, стынущим в саркофаге… Мысли лениво кружились в голове Одинцова. Где-то над ухом бубнил Чос, все еще толковал о свободе, которой он так жаждал и так страшился. Георгия Одинцова, экс-полковника и бывшего разведчика, свобода не пугала. Он всегда о ней мечтал, зная, что на Земле она недостижима. Но здесь… Здесь он мог обрести не только свободу, но власть, такую власть, какой обладали лишь древние земные владыки.