Мечты Радосвета обрубили следующие слова Голубки.
— Зимой он женился.
Радосвета словно окатил ледяной душ.
— Как женился? На ком?
— На дочери карельского князя Кюллюкки, — сказала Голубка, и в ее глазах мелькнула грусть.
— Но он же еще мал! — сказал князь Радосвет.
— Чтобы прогнать разбойников, ему требовалась помощь, но никто не пришел к нему на помощь, кроме карельского князя, — сказала Голубка.
Князь Радосвет почувствовал, как к его лицу прилила горячая кровь: осенью в Руссу приходил гонец от Гостомысла с просьбой о помощи, но князь Радосвет тогда, узнав, что князь Буревой погиб, не поверил, что Гостомысл сможет заменить отца, и уклонился от помощи.
— Вот как оно вышло, но кто же знал... — только и смог пробормотать князь Радосвет. Поймав осуждающий взгляд дочери, вспыхнул. — Не упрекай меня, я тут ни при чем — город не захотел вступать в войну против данов.
— Батюшка, но ты же князь и у тебя своя дружина! — сказала Голубка.
— Это не твое дело! — жестко отрезал князь Радосвет.
— Да, князь, — покорно склонила голову Голубка. Но не утерпела и уколола: — А ведь Гостомысл мог взять в жены меня.
Князь Радосвет ударил кулаком ладонью по столу, так что тот едва не развалился, и решительно встал.
— Некогда мне с тобой лясы точить.
— Да, князь, — с внешним смирением проговорила Голубка и опять уколола: — Отрок говорил, что у Гостомысла большая и сильная дружина. Батюшка, но я не хочу, чтобы ты убил Гостомысла или он тебя.
Раздосадованный разговором, князь Радосвет вышел из комнаты дочери, раздраженно хлопнув дверью.
Разговор с дочерью внес в душу князя беспокойство. Он и до этого не очень верил, что ему удастся стать во главе славянских племен, а теперь сомнения еще больше усилились.
Чтобы не томить душу сомнениями, князь Радосвет сказал, что сомнения только губят планы людей, и запретил себе думать об этом. Разумеется, из этого у ничего не вышло.
Перед закатом князь Радосвет на всякий случай усилил охрану стен своими дружинниками.
Глава 81
Летние ночи короткие и светлые, не успеешь сомкнуть глаза, как уже рассвет. Учитывая, что по задумке требовалось еще до рассвета расставить чучела, Гостомысл приказал войску выдвигаться к Руссе с наступлением темноты.
Идти пришлось на ощупь, но помогала проведенная посольством Мороза разведка; во время разведки кормчие расставили сигнальные вешки. А мимо города не дали пройти сторожевые огни на башнях.
Таким образом, еще до восхода солнца корабли Гостомысла подошли к городу и начали высаживаться на берег у пристани.
Все было проделано настолько скрытно, что сторожа на пристани были захвачены врасплох и были повязаны, не успев поднять тревогу.
Возможно, в других городах такое бы и не прошло, особенно в тех, что располагались на границах с чужими племенами, но в отличие от них Русса находилась в глубине славянских земель и давно не подвергалась нападениям, поэтому сторожа вели себя на редкость беззаботно.
Тем не менее дело было сделано, и Гостомысл, в окружении бояр, стоял на пристани и наблюдал за действиям своих войск.
Корабли врезались носами прямо в болотистый берег, воины по толстой доске, проложенной вдоль корабля и выступающей вперед на три-четыре шага, пробегали на нос и прыгали на твердую землю, даже не замочив ног.
Ночь была хороша. Тихо шелестела листва. В лесу пел соловей. Любовное пение не могло заглушить даже глухое бряцанье железа и натужное кхеканье.
Пробежав немного вперед, воины натыкались на своих командиров, которые выстраивали их в линию. Выстроившись, воины тут же втыкали в землю рядом собой колья с чучелами.
Все это происходило в темноте, едва ли не на ощупь, но без суеты и криков.
С городских стен этого не видели. Там в башнях горели слабые огни, иногда слышался стук деревянных колотушек ночных сторожей.
Неожиданно в городе хрипло кашлянул петух. Гостомысл почувствовал, как у него екнуло сердце.
— Обнаружили?
— Нет...
Минута тишины.
Только соловей еще больше распалился — его не касались заботы людей, у него было дело поважнее всего на свете — любовь.
Но вот тишину разорвал звонкий, словно серебряный, петушиный крик. Тут же заголосили и другие петухи, и покатился переклик: сначала по городу, затем перекатился куда-то далеко-далеко в леса.