Попасть в ледяную воду означало мгновенную смерть, поэтому, как только Харальд убедился, что опасности со стороны славян нет, приказал опустить парус и идти на веслах.
Это значительно уменьшило качку.
А как только стала различаться верхушка мачты, Харальд загнал дозорного мальчишку наверх.
Мальчишку на мачте мотало так, что он с трудом держался. Одеревеневшие на холоде пальцы не слушались и в любое мгновение могли разжаться.
Боясь потерять дозорного, Харальд велел багром подать мальчишке кусок веревки, чтобы он мог привязаться к мачте.
Мальчишка одной рукой обвязал себя вокруг пояса, затем стал привязываться к мачте. Из-за качки это оказалось неожиданно таким сложным делом, что при этом мальчишка едва не повесился на сделанной своей рукой петле.
Харальд ругался.
Воины хмуро посматривали на неуклюжее барахтанье висящего над их головами мальчишки, но никто не посмел ни усмехнуться, ни сказать хоть полслова. Когда человек висит на волосок от смерти, не стоит злословить над ним, потому что завтра ты сам можешь оказаться на его месте.
Наконец, мальчишка, изодрав руки и сорвав ногти, завязал последний узел, и, точно в награду ему, метель неожиданно прекратилась, и боги сняли с неба тяжелый, точно вязаный из черной шерсти, туман.
Муть исчезла. В синем небе засияло солнце. По свинцовой черноте пробежала радуга.
Дозорный мальчишка, радуясь то ли пробившемуся сквозь тучи солнцу, то ли тому, что мачта перестала трепать его, как ненужную тряпку, взвизгнул, словно попавший под ногу кутенок:
— Земля!
Услышав крик мальчишки, Готлиб скинул тулуп и поднялся. Взглянув по направлению руки мальчишки, он увидел темную полоску на горизонте и прошел к высокой голове деревянного дракона на носу корабля, где все время стоял Харальд.
— Это земля или туман? — с сомнением спросил Готлиб.
— Кормчий! — крикнул Харальд.
Кормчий оставил рулевое весло помощнику и подошел на нос.
— Кормчий — впереди земля или тучи? — спросил Харальд.
— Земля должна быть, — неуверенно проговорил кормчий.
— Где мы находимся? — спросил Готлиб.
— Должны быть уже около входа в Неву, — предположил кормчий.
Готлиб заметил неуверенность кормчего и с раздражением напал на него.
— Я тебя не спрашиваю, где мы должны быть! По мне, так мы должны быть в городе в теплых теремах! Если бы не зевали! Поэтому я спрашиваю, — где мы есть?
— Солнце всходит на востоке... — начал кормчий.
— Это я и без тебя знаю! — перебил его Готлиб
— Значит, если спереди берег, то мы...
— Почему ты не знаешь, где мы находимся? — снова перебил его Готлиб и разразился проклятиями. — О, великая Фрейя! Ну почему ты разрешаешь рождаться таким дуракам?
Пока на голову кормчего сыпались проклятия, он задумчиво смотрел на темную полоску на западе, которая постепенно приобретала золотистый цвет.
Кормчий понимал, что Готлиб злится не столько на него, сколько на себя.
Разумеется, разбойники и раньше захватывали города, грабили их и уходили. Но в этот раз Готлиб хотел не просто задержаться в Словенске, а стать повелителем этого богатого края.
Все было в его руках. И все в одночасье рухнуло.
Готлибу просто не повезло: чтобы удержать за собой город, ему надо было продержаться еще пару недель.
Но, как известно, труднее всего удержать в руках удачу.
Тем временем кормчий зорким взглядом разглядел, что золотистая полоска впереди не что иное, как стена сухого камыша.
— Мы находимся около входа в Неву, — едва Готлиб затих, уверенно произнес кормчий.
— Около Невы? — засомневался Готлиб.
Кормчий принялся объяснять:
— Слева от нас, на юге, должен быть берег, а справа — еще лед. Так что, идя на запад, мы могли выйти только к Неве.
— С такими рассуждениями и в лапы к дикарям легко попасть, — буркнул Готлиб, но успокоился.
— Точно — это Нева! — уверенно проговорил Харальд.
— Ладно, пусть — Нева, — согласился Готлиб и задумался.
Он спасся от смерти от рук славян, но перед ним возникал вопрос, — что делать дальше?
Как известно, в Данию он вернуться не мог. Но не мог же он всю жизнь жить в море, на утлом корабле, где и присесть-то толком негде?
После роскошной жизни в княжеском дворце корабль казался таким убогим и ненадежным.
«Нет, роскошь и изнеженность — для воина хуже смерти!» — мелькнула мысль в голове Готлиба.