Среди обступивших карту офицеров своими комментариями выделялся подполковник-танкист, на гимнастерке которого красовались два ордена Красного Знамени и три нашивки за ранения. Мне он показался знакомым, но где мы могли видеться, я сначала не мог вспомнить. Хоть я на память не жалуюсь. Тем более что Перстень частенько помогает вытаскивать из закромов совсем уж забытое. Подпол, кстати, меня тоже, похоже, узнал и старался вспомнить, где мы виделись. Несколько раз я ловил на себе его заинтересованные и внимательные взгляды, а затем, когда собравшиеся у карты стали расходиться по своим делам, он подошел ко мне и обратился с вопросом:
– Подполковник Камышников, Анатолий Павлович. 5-я танковая армия. Брянский фронт. Простите, товарищ подполковник, мы с вами раньше нигде не пересекались? Лицо мне ваше очень знакомым показалось.
– Седов Владимир Николаевич. Закавказский фронт. Мне ваше лицо тоже знакомым показалось. В Белоруссии не служили?
– С начала июня по июль прошлого года проходил службу комбатом в 53-м танковом полку 27-й танковой дивизии 17-го мехкорпуса. До войны стояли в Новогрудке. Там войну и начал. А вы?
– Служил в Бресте. 333-й стрелковый полк 6-й Орловской дивизии, тоже с июня прошлого года. Войну встретил в крепости, потом отходил через Слуцк и Бобруйск.
– Считай, земляки.
– Ну да. Кажется, я вас в начале июля в Слуцке видел.
– Похоже, да. Я там в лагере для военнопленных сидел, когда наши войска город и нас из плена освободили. Вы, по-моему, руководили одним из подразделений НКВД, бравших город. Потом еще выступали перед освобожденными из офицерского лагеря. Вы были в форме офицера войск НКВД.
– Да, это был я. Вы-то как в плен к немцам попали? Насколько я знаю, ваша дивизия отходила в направлении Столбцов.
– Наша дивизия почти не имела оружия и техники, ее штаб и тыловые структуры, а также тяжелое оружие, к которому не было боеприпасов, были сконцентрированы в лесу, в 18 километрах от Барановичей. Та часть дивизии, что имела оружие, заняла оборону на западной окраине Барановичей. Там и попали под удар танковых частей Гудериана. Раскатали они нас в хвост и гриву. Большая часть дивизии была рассеяна, те, кто остался в строю, начали отступать в направлении Столбцов, а оттуда уже пошла к Узде. Я на подходах к городу под обстрел попал, ранение получил, от своих отстал, неделю в лесу у местных жителей отлеживался. Потом к фронту пошел. По пути полицаи из местных жителей меня и взяли. Доставили на сборный пункт пленных, а оттуда уже отправили в Слуцкий лагерь.
– Понятно. После освобождения что делали?
– В лагере у меня рана снова открылась, поэтому после освобождения сразу в строй не поставили, отправили как легкораненого в штаб Константинова. Занимался формированием из пленных бронетанковых частей. Подлечившись, командовал сводной танковой ротой. Участвовал в боях на укрепрайоне, потом с боями отходили к Бобруйску и Гомелю. За месяц боев из танковых ротных переквалифицировался сначала в комбата, а затем и командира стрелкового полка. В этом качестве и вышел к своим. Потом были бои под Гомелем, снова ранение. Госпиталь. За бои под Слуцком наградили орденом Красного Знамени и очередным воинским званием – капитан. Вылечился и снова воевал, теперь уже под Рославлем. Командовал стрелковым полком в 4-й армии. Там получил второй «боевик» (орден боевого Красного Знамени) и «майора». Снова госпиталь. Выписался лишь весной этого года. Со мной лечился однополчанин из нашего 17-го корпуса. Он только в 36-й танковой дивизии служил. После выписки он попал служить во 2-й гвардейский корпус под начало к своему бывшему замкомдива Лизюкову, которого до войны часто встречал. С его подачи меня после выписки тоже под начало генерала Лизюкова направили. В оперативный отдел штаба корпуса, а потом и армии.
– Ясно. Анатолий Павлович, может, за встречу и знакомство по пятьдесят грамм? А то я смотрю, мы тут совсем одни остались, а людям убирать надо.
– Я – за. Тем более что я вам за свое освобождение из лагеря военнопленных до конца жизни теперь должен. Мне порой снится совсем другая судьба и жизнь… Вы где разместились? Может, ко мне в комнату? Я в ней один. Соседа пока не дали, – идя по коридору, предложил Камышников.
– Да какая, в принципе, разница. Давайте у вас – раз вы один.