Идем дальше. В небольшом овраге огневую позицию занял экипаж лейтенанта Павла Бучковского. Танкисты выполнили большой объем работы, расчистили сектор обстрела. Мы подошли к ним, когда они беседовали. В руках у лейтенанта была Памятка танкисту. В ней давалось краткое описание танков тигр, пантера, самоходного орудия фердинанд - новых немецких машин, появившихся во время боев на Курской дуге.
Лейтенант поспешил нам навстречу.
- Вольно, продолжайте, товарищи.
- Так вот я повторяю, немецкий танк Т-VI - тяжелая машина, - продолжал командир экипажа. - Лобовая броня - сто миллиметров, калибр пушки восемьдесят восемь миллиметров, вес - шестьдесят тонн, а мотор всего лишь шестьсот лошадиных сил.
- Для такой махины это ничто! - отозвался механик-водитель Агапов. - О какой же маневренности может идти речь?
- Об этом и я толкую, - подхватил лейтенант. - Пока фриц развернется, мы его и подобьем. - Лейтенант Бучковский уткнулся в листовку: - Любопытно, товарищи, вот что: за минуту башня делает всего лишь один поворот. А о чем это говорит?
- Вот оно, уязвимое место! - воскликнул башенный стрелок М. Г. Фролов. Пока он повернет башню, я его раз...
- ...И мимо, - сострил радист-заряжающий В. И. Русанов.
Все засмеялись.
- Не промахнусь, говорю это в присутствии комбрига, - запальчиво возразил башенный стрелок.
- Верим, верим, - поддержал я Фролова.
Танкисты рвались в бой, хотели скорее прийти на помощь тем, кто сражался с фашистами. Я разделял чувства однополчан. А на душе было неспокойно: ведь жесточайшая битва шла на земле, где я родился и вырос. В каких-нибудь тридцати километрах отсюда находилась родная деревня. Я знал, что односельчане пережили ужасы фашистской оккупации. Но живы ли родные? И если живы, то как им там сейчас, в непосредственной близости от фронта? Хотелось скорее получить боевую задачу и гнать, гнать фашистов с советской земли, из моего родного края. Грусть по дому щемила сердце.
Задумавшись о доме, я не заметил, как к штабному автобусу подошел командир корпуса генерал Г. С. Родин. Он протянул мне руку:
- Здравствуй, Фомичев. - И, окинув меня взглядом, тут же спросил: - Не захворал ли?
- Да нет, товарищ генерал, не жалуюсь.
Генерал хитро подмигнул:
- По дому заскучал? - И, сделав паузу, добавил: - Ничего, Фомичев, изгоним врага с родной земли - и тогда поедем к родным и друзьям.
- И я так думаю, товарищ генерал. Только больно сознавать, что враги топчут родные края. Эти места с детства близки моему сердцу.
Комкор удивленно спросил:
- Уж не родина ли это твоя?
- Возле города Белева, точнее, в семи километрах от него - деревня Слобода. Там родные мои, не знаю, живы ли.
Генерал Родин присел на ящик из-под снарядов и, положив руку мне на плечо, сказал:
- Выходит, мы земляки. Я ведь с Орловщины... Ладно, сегодня же поедешь домой. Завтра будет поздно.
- Товарищ генерал, - робко начал я, - в самом деле можно?
- Поезжай, поезжай. Только в двадцать ноль-ноль быть в бригаде. Добро?
Я рванулся с места:
- Дорошевский! Виктор, машину скорее!
Шофер растерянно смотрит на меня:
- Случилось что-то?
- Полный вперед! - крикнул я.
Виллис, петляя среди сосен, помчался в сторону Белева.
В родных краях
Разбитая дорога была запружена войсками. В сторону фронта тянулись груженые студебеккеры, туда-сюда сновали юркие полуторки, шла матушка-пехота, втаптывая в грязь колосья ржи.
Ярко светило солнце, и его лучи согревали напоенную дождями землю. Наш виллис обогнал группу раненых и проворно взобрался на косогор. Рядом колосились густые хлеба, среди которых виднелись черные полоски - следы танковых гусениц.
Город Белев остался в стороне. Мне не терпелось туда завернуть, но время не позволяло. Машина рвалась вперед. Перед глазами открылось ровное, приглаженное поле. Стояла сенокосная пора, и я вскоре увидел у Гурового оврага косарей.
Водитель свернул с дороги, и мы поехали напрямик. Женщины перестали косить и пристально смотрели на нас.
Я тоже пригляделся.
- Тетя Анна?
Женщина несмело пошла мне навстречу.
- Никак Миша, сын дяди Егора?
- Он самый.
Я хорошо знал Анну Семину, ее сына Сергея - моего однокашника. Мы вместе с ним ходили в школу, дружили.
- Как Сережа?
Тетя Анна в плач. Из ее сбивчивого рассказа я узнал, что Сергей погиб в боях за Родину. Как мог пытался я смягчить горе этой одинокой женщины, обещая, что отомщу за жизнь друга.
- А как мой отец?
Женщина вытерла глаза, успокоилась.
- Вон дядя Егор косит сено, - показала в сторону рукой.
...Из-под густых бровей на меня настороженно смотрели глаза отца.
- Не узнаешь, что ли?
- Нет, не признаю вас, товарищ начальник. Никак комендант?
- Батя, что же ты сына не узнаешь?
- Миша, ты? - И отец со слезами бросился ко мне.
На отшибе - родной дом. Во дворе расположились наши воины. Мы зашли в летнюю кухню. Отец засуетился:
- Чем же тебя угостить?
Он откуда-то извлек кучу сухарей, покрытых плесенью, принес кринку молока.
Я выложил на столик несколько консервных банок. Собрались односельчане, расселись - кто на полу, кто на деревянных чурках. Разговорились. Память начала воскрешать детство, юность, те далекие и близкие годы.
...Деревня Слобода. Двадцать восемь домов раскинулись на косогоре неровными рядами. Перед окнами нашего дома протекает небольшая речушка, куда я часто летом бегал ловить рыбу.
Семья наша жила впроголодь. С утра до поздней ночи родители гнули спину на богатеев, таких, как братья Бобринские. А в доме иногда и хлеба не было.
Мать не помню - она умерла рано. Однажды отец - Георгий Кириллович вручил мне карандаш и тетрадь.
- Пора в школу, Миша. Может, из тебя толк выйдет.
Начальная школа располагалась в соседнем селе Березово. И вот я, полуодетый, в холодные осенние дни месил грязь.
Окончил четыре класса, а дальше учиться не мог: школа-семилетка находилась в Белеве, да и надо было зарабатывать на хлеб. Старшие братья - Петр и Никифор - служили в армии. Мне, кормильцу, доставалось крепко.
После Октябрьской революции получили надел.
- Теперь будем трудиться на своей земле! - торжествовал отец.
Я косил сено и рожь, пахал и бороновал землю, заготовлял на зиму дрова. Батя нередко говорил:
- У тебя, Миша, хозяйская жилка. Толк из тебя будет. Земля любит работящие руки.
Но вскоре я покинул родную деревню и ушел в Белев. Два с половиной года проработал в совхозе Союзплодоовощ. Таскал на себе двухпудовые ящики с картошкой, мешки с капустой, убирал зерновые, свеклу, морковь. Копал ямы для хранения овощей. Трудился на других подсобных работах.
Помнится, однажды в совхоз пригнали первый колесный трактор. Видимо-невидимо собралось народу. И мне захотелось посмотреть. А потом я был приставлен помощником к трактористу - подносил воду, горючее, чистил мотор. Так определилась моя будущая специальность.
Потом - самостоятельная работа на тракторе. То были годы коллективизации. Кулаки не раз и мне угрожали. Но трактор я не бросил, честно трудился в совхозе.
В 1933 году вступил в комсомол, а осенью того же года был призван в ряды Красной Армии. Меня определили курсантом полковой школы. Тогда впервые я увидел бронированные гусеничные машины.
- Это наши советские танки, - пояснил нам командир. - Будете осваивать эту боевую технику.
Мы занимались старательно. Изучали устройство танка, обретали навыки его вождения, учились метко поражать цели из пушки и пулемета. А вечерами до хрипоты спорили по многим вопросам тактики. Вели речь и о маневре, и о ведении наступательного боя, и об искусстве побеждать.
Как-то в мае 1934 года меня вызвал начальник полковой школы. Еще с порога услышал:
- Повезло тебе, Фомичев! Поедешь в училище на командира учиться.
А мне не верилось. Неужели мне, парню из бедной крестьянской семьи, предоставляется такая возможность? И правда, нас, нескольких человек, стали готовить в училище. Преподавали русский язык и математику, физику и химию в объеме неполной средней школы. Через четыре месяца я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в Орловское бронетанковое училище имени М. В. Фрунзе.